Крамер против Крамера

Адвокат истицы использовал возможность для ещё одного последнего обращения к ответчику.

— Мистер Крамер, в самом ли деле ваш ребёнок едва не потерял глаз, когда был на вашем попечении?

На какое-то мгновение Тед просто не понял вопроса. Они подняли историю с тем несчастным случаем!

— Я говорю, мистер Крамер, правда ли, что ребёнок поранил себя» когда был с вами и у него навсегда остался шрам?

На свидетельском месте Тед Крамер ощутил физическую слабость» ему стало плохо. Он посмотрел на Джоанну. Она держала подбородок на ладонях, закрыв руками глаза.

— Возражаю» ваша честь. Советник задал вопрос, который не имеет значения для настоящего слушания.

— В то время когда ребёнок находился на попечении ответчика, он сильно порезал себе лицо, на котором теперь остался шрам.

— Редакция вашего вопроса позволяет предположить» что речь идёт о преступном небрежении» советник?

— Да, ваша честь.

— Понимаю. Ну что ж, вам виднее. Есть ли у вас какие-то свидетельства, подтверждающие, что мы в самом деле столкнулись с преступной небрежностью?

— Нет, ваша честь, но тем не менее…

— В таком случае будем считать это несчастным случаем, советник, пока вы не докажете обратного.

— Собирается ли ответчик отрицать, что ранение ребёнка имело место?

— Я предпочёл бы прекратить эту линию допроса, советник.

— В таком случае я завершаю свои вопросы.

Тед сошёл со свидетельского места, по-прежнему не чувствуя под собой ног. Он медленно подошёл к Джоанне и остановился перед ней:

— Это предельно низко, Джоанна. Так низко…

— Прости, — сказала она. — Я только мельком упомянула об этом. Я представить себе не могла, что эта истории будет пущена а ход.

— Вот как?

— Верь мне, Тед. Я никогда бы на обратила её против тебя. Никогда.

Но она уже не могла управлять ходом событий. У обеих сторон были свои адвокаты, которые выбирали свою тактику, и она, вместе с адвокатами, существовала отдельно от них. И теперь обе стороны причинили боль друг другу и испытывали боль.

Слушание дела об опеке над ребёнком завершилось заключительными выступлениями адвокатов, которые постарались выпукло преподнести ключевые моменты, говорящие в пользу их клиентов. Ни ответчик, ни истица больше не проронили ни слова а этом зале; они не обращались ни к судье, ни друг к другу. Адвокат истицы говорил о материнстве, «этой уникальной животворящей силе, — сказал он, — сравниться с которой на земле ничего не может». Как часть своих доказательств он привёл утверждение, что «неестественно отделять такого юного ребёнка от его матери, как неестественно продолжать ребёнку пребывать с отцом, когда не подлежит сомнению, что мать может великолепно его воспитывать, она может и готова дать ему всю любовь и заботу, на которую только способна мать». Адвокат же ответчика говорил о силе отцовских чувств. «Отцовская любовь могущественнейшая эмоция, — сказал он. — Она не уступит по своей глубине материнской любви, как мы убедились из показаний в этом зале». Особое внимание он уделил чувству отцовства, свойственного именно Теду Крамеру. «Было бы жестоко и несправедливо решить дело не в его пользу, — сказал он в завершение своего выступления. — Ребёнок должен остаться в тёплом уютном доме рядом с любящим отцом, человеком, чьё право на воспитание ребёнка доказано всей его жизнью».

И наконец всё завершилось. Теперь судье осталось вынести решение. Он ещё раз проанализирует все показания, руководствуясь лишь законом и фактами, и примет решение. Такое слушание обычно не имеет своим финалом драматические минуты зачитывания приговора. Люди с нахмуренными бровями не дожидаются в зале вынесения решения, когда им приходится в отчаянии вцепляться в край стола, как это обычно показывают в судебных кинодрамах. Решение будет вынесено не в зале суда. Оно, как обычно, будет опубликовано в судебном бюллетене, который будет доставлен адвокатам, а те уже по телефону свяжутся со своими клиентами. Сообщение о том, кому из родителей будет передан ребёнок, будет выдержано в сухом и бесстрастном стиле. Но оно будет обязательно для исполнения.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Он не позволял себе отходить от телефона больше чем на пятнадцать минут. Среди тех, кто, выражая беспокойство, звонил ему, была его мать, которая связывалась с ним из Флориды едва ли не каждый день.

— Всё ничего не известно?

— Я дам тебе знать, мама.

— Да, дай мне знать.

— Мама, не надо такого напряжения. Может быть, ты позвонишь ей?

— Ей? Ей я звонить не собираюсь. Я звоню тебе.

Он постоянно вспоминал весь ход слушания, задним числом оценивая стратегию своего адвоката и критикуя свои ответы, когда стоял на свидетельском месте, но в конце концов пришёл к выводу, что слушание завершилось для него благоприятно.