Крамер против Крамера

— Его уволили! О-о-о! — подключилась по отводной трубке мать. — Тед, ты должен кормить ребёнка и платить этой даме, а сегодня всё жутко дорого стоит. И ты один, у тебя нет даже жены помочь тебе. Бот простит, что бы с тобой ни случилось, но как же ребёнок? И у тебя нет работы! Что с Тобой будет?

Только бы она оставила его в покое. Он завершил разговор заверением, что население Нью-Йорка не собирается вымирать, но когда его отец стал кричать в трубку, что, может быть, Теду стоит переехать во Флориду, где поработать водителем — тут есть много пожилых людей, которые не в состоянии ни ходить, ни водить машину — Тед понял, что в их глазах он полный неудачник.

Женщина на бирже труда, которая восторженно ознакомилась с его данными и заверила, что найдёт ему работу через несколько дней, на исходе третьей недели перестала отвечать на звонки. Приближалось лето. В это время люди не уходили с работы, они оставались, чтобы получить право на свой летний отпуск. Его счёт в банке уменьшился до девятисот долларов.

— Билли, чёрт побери, да кончай же! Я уже наигрался с тобой! Я играл с тобой после ужина целый час! Больше я не могу возиться с тобой* Давай посмотрим книжку.

— Не кричи на меня.

— А ты не хнычь.

— Я не хнычу.

— Кончай же! Отправляйся к себе в комнату!

Схватив его, он выволок Билли из своей спальни, так крепко вцепившись ему в руку, что на ней остались следы.

— Ты сделал мне больно! — он принялся плакать.

— Я не хотел. Но я терпеть не могу, когда ты при мне хнычешь. Поиграй сам по себе, чёрт возьми! Дай мне покоя.

Мысли о работе ни на минуту не оставляли его. Он отнюдь не считал себя одарённым в какой-то одной области. Ему потребовалось несколько лет, чтобы обрести себя в этой узкой сфере коммерции. Он предлагал идеи реклам, продавал место под них. Его работа, его пиджаки и галстуки, его имя, напечатанное на листках блокнота, секретарши, современный кабинет, деньги, которые позволяли ему существовать, содержать домоправительницу, покупать хорошее вино — всё это, кроме непосредственной работы, как-то поддерживало его. Лишившись её, он чувствовал себя совершенно беспомощным.

А при наличии ребёнка всё обретало прямо трагическую окраску, потому что на его попечении как отца было существо, полностью зависящее от него. Он и раньше лишался работы, но никогда ещё его не посещало такое отчаяние. И просыпаясь по ночам, Тед Крамер часами не мог снова уснуть.

Он старался попадать на глаза служащим биржи труда, которые куда-то засунули его бумаги; они снова заполнили на него карточку, уделяя внимание новым людям, которые только недавно потеряли работу — «Когда вы говорите, это с вами случилось, мистер Крамер?»

Билли, полный желания ему помочь, предложил ему утешение:

— Помнишь, когда уволили Фреда Флинстоуна?

— Да, ты мне рассказывал.

— Ну вот, а сейчас я узнал, что у Фреда новая работа. Здорово, папа? Это значит, что и у тебя будет новая работа.

Он получил известие от Джима Коннора. Тот с женой предпринял поездку в Европу и прежде, чем окончательно уходить на отдых, решил ещё раз попробовать свои силы в деле. Он теперь имел дело с новым журналом «Мужская мода». О’Коннор хотел узнать — Тед уже «на приколе» или ещё «прохлаждается». Последнее выражение отнюдь не отвечало действительности, потому что ртутный столбик подскочил до 92 градусов по Фаренгейту, и Тед обливался потом во гремя собеседования в «Мире упаковок». О’Коннор поведал ему, что самый долгий период безделья для него был во время спада в пятидесятых, когда он «прохлаждался» целый год, но это было сомнительное утешение.

Пока О’Коннор ничего не мог обещать ему — он сам только качал работать — но ему хотелось, чтобы Тед работал с ним, если ему удастся убедить хозяев найти для него местечко с приличным окладом и если Тед сможет продержаться ещё минимум четыре недели, пока он обеспечит ему приглашение.

— Всё это очень неопределённо. Давай поговорим попозже.

— Только обещай мне, что ты не клюнешь на какую-то дешёвку, прежде чем не переговоришь со мной.

— Постараюсь не клюнуть.

Наличными у него оставалось не больше шестисот долларов. «Мир упаковок» утверждал, что он в нём «очень заинтересован», но они давали только сто девяносто в неделю, максимум двести — меньше этого он не мог себе позволить. И они хотели, чтобы за эти деньги он стоял бы у них на ушах. Он справился, когда ему предложили в шутку продемонстрировать, как он будет рекламировать издание по телефону, словно бы он у них уже работает. Он должен был убедить предполагаемого клиента, льстивого елейного человека лет шестидесяти, который был и управляющим и автором текстов; ничего не говоря, он продолжал приглядываться к нему.

— Очень хорошо. Мы дадим вам знать через недельку или около того.

Он чувствовал себя так, словно только что спел на прослушивании «Счастливое лицо».

— Мы ещё не обговорили оклад.

— Сто восемьдесят пять, плюс комиссионные.

— Вы говорили сто девяносто, может быть, и двести.

— Неужто? Должно быть, я сделал ошибку. Нет. Сто восемьдесят пять. И это предел, который мы можем сегодня предложить кому бы то ни было.

— Маловато.