Однако русские общевойсковые командиры привыкли, что кавалерия, участвующая в наступлении, должна быть подпираема с флангов наступающей рядом с ней пехотой. В итоге конница обращается в простой боевой участок общего фронта с пониженным боевым коэффициентом в силу слабости кавалерийской дивизии в простом фронтальном столкновении по сравнению с пехотным полком. А причина тому — в неумении использовать конницу в операции в качестве маневренной силы. Военачальники, ориентировавшиеся на довоенные маневры, привыкли, что конница в общевойсковом бою просто бросается в преследование уже в самом сражении. Не ударом через оголенный фланг в тыл, а просто, практически в лоб на пехотный и артиллерийский огонь пусть и потерпевшего поражение, но ведь еще не совершенно разгромленного противника. «Ошибочно возлагая на крупные соединения конницы преследование на поле сражения, русское командование и не видело такового от своих кавалерийских дивизий и корпусов. Не будучи в состоянии вследствие дальности и губительности современного огня располагаться за пехотными линиями для своевременного преследования противника, крупные соединения русской конницы опаздывали появиться на поле сражения… Крупные соединения конницы ведут оперативное преследование, наилучшее направление которого будет параллельное… Стараясь опередить отступающие колонны противника, конница должна остановить их и дать возможность уничтожить настигнувшей нашей пехоте»[191].
В отличие от русских и австрийцев, в оперативном отношении действовавших еще хуже русских, немцы умело применяли свою относительно немногочисленную конницу. При прорыве русского оборонительного фронта, как только немцы прорывались в глубь заблаговременно подготовленных рубежей, они старались тут же выбросить вперед конницу. Конные отряды стремились выйти на коммуникации русского отхода и своим порывом, смешанным с неожиданностью, остановить отходивших русских и пленить как можно больше людей. Данная тактика, в значительных масштабах являвшаяся, по сути, уже преддверием оперативного искусства, была взята немцами на вооружение из опыта русско-японской войны 1904 — 1905 гг. Прежде всего — Мукден. Если бы во время Мукденской операции, когда две русские армии из трех в панике катились к Харбину по Мандаринской дороге, японцы имели сильную конницу и бросили бы ее на пути русского отхода, то война была бы кончена одним ударом. Львиная доля русской группировки в Маньчжурии могла быть уничтожена только своевременным выходом в русский тыл сильной японской кавалерии. Другое дело, что японцы имели в Маньчжурии лишь несколько кавалерийских бригад слабого состава. Однако опыт есть опыт, и он должен был использоваться в Большой Европейской войне: «Немцы это постигли прекрасно, и все свои наступательные операции: Сольдау, Лодзь в 14-м году, Праснышскую и Цехановскую операции в феврале и июне 15-го года, Сморгонскую и т.п. они сопровождали решительными и весьма успешными действиями конницы в тыл противника»[192].
Конечно, бывали и исключения — и в успехе фронтальных контратак, и в преследованиях. Например, во второй половине апреля 1915 года, во время боев на южном фасе Юго-Западного фронта, противоборствующие стороны старались обойти южный фланг противника. Австро-германцы намеревались развить успех Горлицкого прорыва, а русские стремились парировать поражение на северном фасе Юго-Западного фронта, победой на южном его фасе. В итоге, подобно «бегу к морю» 1914 года на Французском фронте, линии сторон растягивались все более и более. К середине месяца австрийцы сумели выйти к реке Онут и стали охватывать левый фланг 9-й армии ген. П.А. Лечицкого. Для контрудара был предназначен только что переброшенный в 9-ю армию с левого берега Вислы 3-й кавалерийский корпус ген. графа Ф.А. Келлера. В состав корпуса входили 10-я кавалерийская дивизия (с образованием конного корпуса на посту начдива графа Келлера сменил ген. В.Е. Марков) и 1-я Донская казачья дивизия (ген. Г.И. Чоглоков). В качестве резерва располагалась 1-я Терская казачья дивизия ген. Т.Д. Арютинова.