Крах Атласа

Помимо остатков души, в ее жизни хватает и материального мусора. Тот, чей ум упорядочен, худо-бедно годится для уборки квартиры, поэтому Атлас сперва пробует перестроить ее мысли, тасуя страхи перед неизведанным. Но, кажется, он выбрал неверное решение. Одна такая попытка успешно помогает избавить выдвижной лоток холодильника от кошмарной непонятной гнили, однако спустя неделю все становится хуже, обостряется паранойя: мать неким образом чувствует, что в голову к ней залезал посторонний. На долю мгновения Атлас даже решает, будто конец совсем близок. Но все не так страшно, и он этому рад. Хоть и чувствует: ему кранты.

Нил – прорицатель и вечно выдает вещи типа «Блэйкли, не ешь сегодня клубнику, она несвежая». Это бесит, однако Атлас видит искренность Нила и что в жизни тот не замышлял ничего дурного, ну, может, только пару разиков позволил себе грязные мысли об Айви. Айви очень милая. Пусть даже она – ходячий предвестник смерти.

А вот Алексис. Ей двадцать восемь, и она пресыщена жизнью.

– Она меня пугает, – признается за полуночной запеканкой Эзра.

– Ага, – искренне соглашается Атлас.

Позднее Алексис перед уходом возьмет его за руку и заверит, что не считает его виноватым, хотя мысленно назовет козлом и кретином. Впрочем, мыслям этим Атлас значения не придаст, ведь Алексис не из тех, кто на чем-то зацикливается. И потом, вслух она скажет: «Не просри, ладно, Блэйкли? Ты принял решение, так не просри шанс, не смей, сука, понял?» Он, конечно же, все профукает. Иначе просто никак.

– Это просто некромантия? Кости? – Эзра таращится в пустоту. – Кости жуткие? Скажи правду.

– В душах жути больше, – признается Атлас. – Я о призраках. – И его передергивает.

– У призраков есть мысли? – невнятно и с усилием произносит Эзра.

– Да.

Призраки встречаются не так уж и часто. Большинство людей умирает раз и навсегда.

Вот как Алексис, например.

– И о чем они думают? – спрашивает дальше Эзра.

– Обычно об одном и том же. Постоянно. – Когда он принимается искать кого-то, кто сможет его вылечить, один из первых диагнозов, которые ему ставят, – навязчиво-маниакальное расстройство. Наверняка ошибочный, думает он. То есть в определенной степени он подвержен этому синдрому, как и все (степени для того и придуманы), но… маниакальность? С чего вдруг? – В нашем мире они обычно застревают по конкретной причине.

– Правда? – спрашивает Эзра. – Например?

Атлас впивается зубами в уголок ногтя. У матери семнадцать одинаковых тюбиков крема для рук, и он жалеет, отчаянно жалеет, что у него нет хотя бы одного. На долю секунды его посещает мысль о том, что надо вернуться домой.

Но она уходит. Атлас выдыхает.

– Кому какое дело до желаний мертвых? – говорит он.

Атлас не глупый. Если уж ему суждено умереть, то он точно сюда не вернется.

* * *

Обычно Хранителя не выбирают из числа своих. Вам знать об этом, в принципе, рановато, однако дело обстоит как: Обществом управляют вовсе не его посвященные члены. Они ведь слишком ценны, вечно заняты, да и потом, представьте себе груз вины за убийство кого-то, вообразите, как эта сучья тяжесть давит, каждый божий день, пока вы белкой крутитесь в офисном колесе и общаетесь по телефону. Нет, Общество практически полностью управляется совершенно обыкновенными людьми, и перед устройством они проходят совершенно обыкновенное собеседование, приносят совершенно обыкновенное резюме. Доступа к чему-либо по-настоящему тайному у них нет, а потому неважно, о чем они знают.

Уильям Астор Хантингтон, пока его не избрали Хранителем, вообще преподавал классическую литературу в НУМИ. Когда же он выдвинул неожиданную и вызывающую легкое беспокойство кандидатуру преемника, то члены совета, состоящего из посвященных членов Общества, услышали в ушах тихий, назойливый звон. Он не давал сосредоточиться – а улыбка Атласа была столь ослепительна, его дело столь безупречно, – и потому совет единогласно проголосовал за, лишь бы поскорее закончить встречу и разойтись по домам.