Кракен

– Прости, – сказал ей Пол. – Но ты не знаешь, что у меня за жизнь. По-другому я бы не выбрался.

Он достал ножницы из кармана и срезал с себя панцирь из клея и пластика. Кожа под ним была красной.

– Ты же все слышал, эй? – спросил он. – У тебя еще есть время исправить ситуацию. Гризамент вышел на войну – у него какой-то безумный план, – но я могу сказать, где кальмар. Договорились?

Пол повернулся, чтобы обратиться спиной к Мардж. И так уже в ужасе она даже не удивилась тому, как зловещая татуировка на спине поднимает при ее виде брови.

– Возможно, – сказал рисунок.

Пол снова обернулся к Мардж. Госс и Сабби уставились на него. Госс – с восхищением. Мардж была на четвереньках на полу парковки, в пыли от Вати, и двигалась как можно быстрее, хотя не могла дышать и ее всю трясло от сердцебиения.

– Эй, обернись, я хочу видеть, – произнес голос Тату.

– Не надо так со мной разговаривать, – сказал Пол. – Мы теперь партнеры. Смотри. – Он подождал еще секунду. – Она убегает, – он показал и глянул на Госса, который щелкнул языком и обошел машину за Мардж.

– Ну куда ты, проказница ты моя? – хохотнул он. Она попыталась встать и бежать, но уже через несколько метров он ее нагнал. Схватил за волосы. Она издала звук, который сама не могла вообразить. Он поволок.

С другой стороны машины за ним наблюдали Пол и Сабби.

– Что происходит? Повернись, – проблеял голос со спины Пола.

– Эй, за все это время я сообразил еще кое-что, Госс, – окликнул Пол и поднял ножницы. – Я сообразил, что эта за штуковина, – он похлопал по Сабби. – Я сообразил, где ты хранишь сердце.

Момент надтреснул. Мардж увидела Госса далеко от себя еще до того, как поняла, что он отпустил. Увидела его на бегу. Мельком заметила на его лице такой ужас, что чуть не отпрянула от одного вида, чуть не всхлипнула, если бы не застыла в пределах доли секунды. Но как быстро бы ни двигался Госс, он был слишком далеко – даже несмотря на мгновения, которые Пол извел на издевку, – чтобы оказаться между Сабби и ножницами.

Пол вонзил двойное лезвие в шею Сабби. Быстрые повторные удары. Кровь – и бессмысленное лицо мальчика не изменилось, только расширились глаза. Пол с силой ткнул. Его сбрызнула очень темная кровь.

Сабби упал на колени с озадаченным видом.

– Что? Что? Что происходит? – глупо требовал Тату, прямо как ребенок.

Госс завизжал, и закричал, и завыл. Рухнул в прыжке. Ножницы дрожали в шее Сабби. Пола передернуло. Госс распластался на капоте, выблевывая свою куда более яркую кровь.

– Нет-нет-нет-нет-нет-нет. – Он скулил, и колотил пятками, и в ярости таращился на умирающее создание-мальчика.

– Ты думал, – сказал Пол, пока Тату заладил «что? что происходит? что?», – что я буду с вами работать? – Пол выдернул ножницы из шеи Сабби, снова вставил. Сабби посмотрел из стороны в сторону и закрыл глаза. Госс кричал, и бурлил, и брыкался, и упустил изо рта внезапный дым, и не мог встать. Кричал.

– Ты думал, мне от тебя не противно? – говорил ему Пол. – Ты думал, я буду с тобой сотрудничать? Ты думал, я позволю тебе быть псом этой чистокровной паскудной злобной мрази у меня на спине? Ты думал, я тебя не убью? – плевался словами Пол на умирающего Госса. Плюнул перед ним на пол. – Завел себе мясную корзинку, чтобы таскать то, благодаря чему коптишь воздух, и думал, меня это остановит? Госс, достал орать. Тебе пора проваливать на хрен в ад, и своего бедного пустого переносчика жизни прихвати.

Сабби был неподвижен. Кровь из него вытекала медленней. Госс хрипел, клокотал и выглядел так, будто пытался выдать какое-то прощальное проклятье, но как только умер с закрытыми глазами Сабби, умер и он. Дух он испустил без дыма.

И что бы и где ни происходило

во всех местах и временах

неописуемо многих

рябь этой

этой окончательности

прочувствовалась во всей полноте

и все до единого из затравленных и забитых лондонцев на один метамомент, во всех своих собственных мгновениях от 1065-го до 2006-го, вдруг переплетенных, в каждой паршивой ситуации, в каждой каморке, где их топили в унитазе, сжимали пальцы в тисках, порицали, поносили, дразнили, били, осмеивали, – где подминала жестокость, – всего на один этот самый момент, на промельк, который никого не спас, но по самой меньшей мере даровал хотя бы крошечное утешение, навек, почувствовали себя лучше

почувствовали радость.

Пол смотрел, как уходил Госс.