Край земли. Затерянный рай

Улыбка стерлась с лица миловидной ученой из Штатов. Широко раскрыв глаза, она уставилась на Михаила:

– О боже, Майкл, я не знала! Я… Если нельзя фотографировать, я не буду! Я… Я правда не знала!

Михаил расхохотался еще больше:

– Вы, американцы, совершенно не понимаете шуток! Эту базу и эти лодки может увидеть любой человек на планете, у которого есть компьютер! Достаточно открыть Google Maps! Это уже давно не тайна![3] Вы совершенно не понимаете шуток!

Оливия недовольно насупилась и отшатнулась от Михаила:

– Мы просто с трудом верим, что вы, русские, умеете шутить!

– Антонио верит. Погляди, Оля, он смеется.

Квалья действительно смеялся, заканчивая свой рисунок. Затем развернул блокнот к своим коллегам. Рисовал он изумительно. А главное, очень быстро. Недаром его в шутку называли принтером. На странице блокнота красовалась Оливия Собески, увешанная фотоаппаратами, с испуганным лицом и в высокой шляпе «дяди Сэма», а на нее наступал Михаил в мундире и фуражке. На погонах буквы KGB, а в руках серп и молот. Рассмотрев карикатуру, Крашенинников засмеялся еще громче.

– Брависсимо, мой друг!

– Вы как дети, – усмехнулась Оливия.

– Разве это плохо? Кстати, Оля, этот полуостров, над которым мы пролетаем, называется полуостров Крашенинникова.

Американка удивилась:

– Его так назвали в твою честь?

– Нет. Но все равно приятно.

Вертолет продолжал путь к южному побережью Авачинской бухты. Никто на борту винтокрылой машины еще не знал, насколько судьбоносным для каждого из них будет решение Оливии отлететь подальше от Петропавловска-Камчатского…

* * *

Уже стемнело. Покинув терминал аэропорта Внуково, Казимир Гжель окунулся в настойчивые призывы таксистов и вяло отмахивался рукой. Он устал. Поездка в места его детских приключений не воодушевила. Многочасовой перелет, пронзающий часовые пояса огромной страны, утомил. Ему не терпелось попасть домой и окунуться в ванну, а потом упасть в кровать и заснуть. Конечно, услуги таксистов могут ускорить воплощение этого желания, но уж больно бессовестные у них цены. А после траты на билеты до Камчатки и обратно придется экономить год, дабы восполнить потери в личном бюджете. К тому же его ждал человек на машине…

«Девятка» цвета мокрый асфальт находилась на стоянке, как он и предполагал. В салоне включен свет, поскольку небо уже почернело. Водитель, молодой светловолосый парень, читал какую-то книгу, разложенную на рулевом колесе.

Казимир распахнул заднюю дверь и небрежно швырнул дорожную сумку на сиденье. Сам уселся впереди, рядом с водителем, который продолжал читать.

– Здравствуй, Сережа.

– Привет, Станиславович, – отозвался водитель, не отрываясь от книги.

Казимир смерил его взглядом и вздохнул, качая головой:

– Мы сегодня до Москвы-то доедем вообще?

– Погоди, Станиславович. Сейчас, кажись, «Людоед» ледяную дамбу взорвет…

– Какой, на хрен, Людоед? Это платная стоянка. Ты за время моего отсутствия олигархом стал, что ли? По машине как-то незаметно.

– Ах, если бы… – вздохнул Сергей и, положив вместо закладки свой смартфон, захлопнул книгу. Затем провернул ключ в замке зажигания.

Машина медленно, лавируя между другими автомобилями, покинула стоянку и вырулила на шоссе до города.

– Как Рита?[4] – тихо спросил Казимир.

Сергей пожал плечами:

– Не знаю. Мы крепко поругались.

– Вот ты идиот, – разочарованно вздохнул Гжель.

– Согласен. Я идиот. Но и она тоже, знаешь ли, та еще штучка. Вся, блин, в папашу.

– Слышь, Маломальский![5] – повысил голос Казимир. – Ты, между прочим, о моей дочери говоришь! Тебе по шее врезать, что ли?

– Нельзя, – невозмутимо отозвался Сергей. – Я за рулем. Это чревато.

– Ладно. Врежу, когда приедем.

– Осторожней. У меня есть большой разводной ключ. Ты как съездил-то? Рассказывай.

– Отвратительно, – ответил Казимир, открывая окно и закуривая.

– Чего так? Ты же давно мечтал. Деньги копил. Фотоаппарат мой взял. Старинного друга встретить хотел.

– Все так, Сережа, но… – Он выпустил в вечерний подмосковный воздух клуб дыма. – Я был безумно рад встретить друга детства, и это был для нас праздник. Но я не ожидал, что увижу настолько… Как это сказать… Постапокалиптичную картину…

Старая «девятка» цвета мокрый асфальт приближалась к Москве. А миру оставались считаные часы…

* * *