Читаем Край земли. Прогулка по Провинстауну полностью

На следующий день — нас было человек десять — мы перенесли прах в любимой вазе Билли, которую сделала ему Дженис, и развеяли над дюной. Холод был неправдоподобный, отупляющий, мороз будто выжигал из воздуха все случайные частицы, делая его таким чистым, что дышать было почти невозможно. Оставшийся от Билли пепел был кремово-серым, с вкраплениями серовато-желтой костяной крошки. Когда каждый из нас взял по горсти и подбросил, отдельные фрагменты его праха, прежде чем осыпаться, зависли на ветру. Они не исчезли, как я предполагал. Крупинки костей отбрасывали крошечные тени на песок у нас под ногами. Никто не произносил поминальных речей. Момент был одновременно торжественный и неловкий. Некоторые из нас едва познакомились. Казалось, мы ждем взрослого, который придет и скажет, что делать. А потом мы пошли обратно в город, пытаясь подобрать слова, которые нам предстоит сказать друг другу. Расселись по машинам, доехали до одного из немногих открытых ресторанов и позавтракали, как делают живые.

Несколько недель спустя мы с Мари поцапались из-за того, что Билли, оказывается, попросил, чтобы, когда придет время, его прах несла именно она; я же, одержимый желанием все контролировать, возомнивший себя центром внимания, вцепился в вазу и всю дорогу не выпускал ее из рук. Когда мы разбирали его вещи, наш общий приятель, едва знавший Билли, как нам показалось, уж слишком бурно радовался, заполучив один из его ремней. Вот, сказала Мари, что делают живые. Мы завтракаем с застрявшими в наших свитерах частицами праха, мы собачимся, выясняя, кто вел себя бесчувственно и почему.

Время от времени я хожу к дюне Билли и что-нибудь для него мастерю. Эти самодельные мемориалы сметает ветром и водой, и мне кажется правильным возводить их снова и снова. Как-то раз на самом верху дюны я вкопал длинную палку — будто флагшток. Однажды нашел верхушку заостренной штакетины, по форме напоминавшую домик; закрепил ее на песке и окружил забором из мелких прутьев.

<p><emphasis>Край земли<a l:href="#n_17" type="note">[17]</a></emphasis></p>ПровинстаунНулевая земля, зыбкая отмельчто тянет могилы все глубже в нутро.Пивного янтаря и винной зелени осколкибеззубо скалятся.Прах, пыль, стеклостановятся своим началом.Коряг скелеты, волосы морской травыо теле молят. Хоть каком.Но все, что видит глаз, — волна вдалирастущее ничто отсутствие всего.Уйдешь от нас сейчас,она вернет тебя.Мелвин Диксон<p>Где ярче свет огней</p>

В самом центре, у входа на пирс Макмиллана, городское торжество безвкусицы достигает своего апогея. Больше всего это место напоминает ярмарочную аллею с аттракционами. Кажется, будто во всех лавках здесь продаются одни и те же сувенирные футболки, а машина для приготовления соленых тянучек, демонстративно выставленная у одного из магазинов, яростно пыхтит с утра до самой ночи. На пересечении Коммершиал и Стэндиш-стрит, где трафик в летний полдень порой напоминает пробку в Калькутте, вам может посчастливиться увидеть конкретного регулировщика — дюжего мужчину за шестьдесят, поддерживающего движение, насколько это вообще возможно, при помощи свистка, вечно торчащего у него изо рта, и серии пируэтов: вот он стоит лицом к потоку машин, идущих в определенном направлении, машет им, чтобы проезжали, затем резко разворачивается — этакий балетный полуоборот, — тормозит одностороннее движение, кивком головы пропуская остальных. Он похож на мрачноватую версию одного из танцующих бегемотиков в «Фантазии» Уолта Диснея.

Ратуша

Фактический центр города (в противовес его различным эстетическим, духовным и сексуальным центрам) — это квартал, где находится степенная белая громада ратуши. На первом этаже расположены разнообразные муниципальные конторы, выходящие в сумрачный коридор, обшитый темными панелями и увешанный потемневшими от времени видами Кейп-Кода. Даже в разгар рабочего дня там царит тишина. Вся активная деятельность протекает за массивными деревянными дверями, оснащенными панелями из непрозрачного стекла. Это место всегда напоминало мне музей в небольшом городке — я бы не удивился, если бы, открыв любую из этих дверей, обнаружил не клерков за столами, а стеклянные витрины с чучелами птиц, индейскими артефактами и окаменевшими раковинами.

Наверху, через два пролета вверх по деревянной лестнице, украшенной фресками с изображениями рыбаков и сборщиков клюквы, располагается зал, где проходят городские собрания. Этим залом может воспользоваться любой, кому необходимо разместить большую группу людей. Здесь проводится ежегодный провинстаунский аукцион в поддержку больных СПИДом; на этой сцене выступали Карен Финли, Барбара Кук, Джон Уотерс и многие другие.

Перейти на страницу:

Все книги серии Весь Майкл Каннингем

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии