Край Земли. Книга первая

Лапти-скороходы несли его меж деревьев. То они взмывали вверх, то резко опускались до земли, пугая мелких зверюшек. Ветер бил по глазам пса, мешая различать дорогу, шерсть раскосматилась. Березы и рябины будто дразнились, цепляли Стёпку ветками. Шкодливые белки бежали следом и хихикали, задирая пса. Он не выдержал и, выпустив шнурок из пасти, тявкнул:

– Вот поймаю вас, озорницы, хвосты-то ваши распушу!

Лапоть, потеряв управление, врезался в ёлку. Стёпка свалился на землю, раздался треск, и он провалился невесть куда. В нос ударил удушливый запах мокрой шерсти и прелой земли. Раздалось недовольное ворчание. Увесистая лапа отвесила тумак Степке. Пёс, перекувыркнувшись, упал на спину, но быстро вскочил на ноги и звонко залаял, стараясь напугать недоброжелателя.

– Цыц, пустобрёх! – забранился незнакомец. – Расшумелся, аки кикимора болотная!

– Да кто ты таков, чтобы браниться? – пришёл в негодование Стёпка, затем потянул носом. – Хотя погодь, медведем пахнет. Уж часом не косолапый ли ты?

– Признал, – довольный медведь почесал бок о корень, торчащий в углу берлоги. – Я барин лесной.

– Вот те на! Барин! – с насмешкой отозвался пёс. – Отчего это ты, барин, по тёмным углам в белый день прячешься?

– Так страшно. В лесу смурные дела творятся.

– Уж не о Князе Тьмы и Тлена говоришь?

– Цыц! – испугался медведь. – Шумишь много.

– Да видали мы его! Тьма тьмой и ничего более, – раздухарился Степан.

– Эта темнотища мне лапу отхватила, – проворчал медведь. – Будто ножом – чик и нету.

Стёпка с недоверием посмотрел на косолапого:

– Как так?

– Засиделся я в малиннике до вечера, – голос у медведя задрожал. – Глухой мрак вполз в лес, как сетью опутал. Стелется по лесу, стелется. Враз хохот раздался чёрный недобрый. Страшно мне стало, до того страшно, что душа моя вздрогнула и затрепетала. Трепещет так, что чуть болезнь медвежья со мной не приключилась. Но сдюжил. А хохот напирает, давит. Мрак наплывает тучей зловещей. Чую, то погибель моя скалит зубы, кровь мою горячую леденит. А я, аки камень, шевельнуться не могу. Темень ближе и ближе подползает. Ещё чуть-чуть и сожрет меня, хохотом раздавит.

– Ты этого того, медведище, брось слова напутывать. Скажи по-простому, пострадалец ты от мрака али нет? – в нетерпении прервал медвежье повествование пёс.

Мишка, будто и не слыша Стёпку, продолжил:

– Прокопыч, хозяин наш лесной, век ему буду благодарен, откуда ни возьмись, явился, пришёл на подмогу. Вынес меня из лютой темени, аки чудо-богатырь. Токмо лапу заднюю мрак зацепил. Так на трех ногах с нашим лесным хозяином я и доковылял в его гостеприимное пристанище. Там уж Прокопыч новую деревянную ногу смастерил мне. Теперича я медведь – липовая нога. При ходьбе, знамо дело, поскрипывает, зато блохи в ней не заводятся. Так что жить можно.

– Досталось тебе Князя Мрака, – пожалел медведя Степан.

– Тише, тише! Не накличь беду! Не произноси его имя!

– Чего это? Труса что ль празднуешь?

– Труса – не труса, но я из берлоги не выйду, пока в лес покой не вернется.

– Вот что, барин ты липовый, – нахмурился Стёпа. – Вестимо, можешь в берлоге своей колотиться страхом и ногой скрипеть. Но пока Князя Мрака мы из леса не выгоним, не видать покоя никому. Ладно, косолапый, ты блох корми, а я пойду подвиг совершать! Заждались меня героические дела, пока я с тобой тут тары-бары развожу.

Пёс полез наружу из берлоги.

– Погодь, погодь! Ишь, торопыга какой! Чего мне блох кормить, да от света дневного прятаться? Согласен, попраздновал я труса, но я всё же барин лесной! Как вы без меня обойдетесь? Да и Прокопычу подмогу надо оказать!

И мишка потрусил следом за Стёпкой.

Глава VI

Ерёма стремительно взмыл вверх. Ветер лохматил рыжие кудри. Рубаха надулась парусом, отчего гонца перевернуло несколько, и он влетел в облако, зависнув вниз головой.

– Куда нелегкая меня занесла? – пролепетал он, боязливо оглядываясь. – Батюшки-светы, всё перекувыркой: земля вверху, небеса внизу. Напутал Леший свои чародейства по старости лет, да и опрокинул Зачарованный лес. А я вбрякнулся, аки муха в мёд.

Он отчаянно принялся вырываться, пытаясь освободиться. Нога выскочила из плена, с неё слетел лапоть и, подхваченный озороватым ветерком, полетел на землю. Гонец, болтаясь на одной ноге, проводил его тоскливым взглядом:

– В этом лапте мог я быть…

В животе у Ерёмы уныло забурчало. Он ударил себя по пузу:

– У, утроба предательская, в конфуз меня вводишь! Хотя оно, верно, трепыхаться туточки, словно портянки на веревке, токмо респект к самому себе терять.

Извернувшись, гонец схватился обеими руками за облако и выбрался наверх. Влезть-то он влез, но удержаться на ногах было невозможно. Облако беспрестанно клубилось. Ерёмка плюхнулся на живот так, и белые пушинки облепив его с ног до головы. Отфыркавшись и отмахавшись, гонец встал на четвереньки. То тут, то там неторопливо поднимались вверх потоки воздушной пены, принимая причудливые формы. После они ниспадали вниз и вновь начинали свое величавое течение. Солнечные лучи сотнями пылающих нитей пронзали облако, окрашивая его в дивные цвета.