Край земли-2. Огонь и пепел

Оставшегося в живых и раненного незнакомца они договорились называть Джокер. По большей части из-за характерно изуродованного лица. Поначалу казалось, что его рот когда-то был разорван, а затем аккуратно сшит. Но при более близком рассмотрении выяснилось, что шрамы, идущие от уголков рта, вовсе не последствия травм, а эдакая извращенная эстетика. Данному человеку специальным образом было нанесено художественное шрамирование на лицо. Затем это лицо было разукрашено. В основном в белый цвет. Вокруг настоящего и дополненного шрамом рта красные обводы, создающие впечатление, что рот у него как минимум вдвое шире. Вокруг глаз черные обводы с жирными подтеками. Щетина коротких волос на голове имела зеленоватый оттенок. Зубы этого «красавца» за каким-то чертом выкрашены в черный цвет и издали вообще казалось, что он беззуб, хотя это далеко не так.

Сейчас этот человек лежал на причале и бегающим взглядом смотрел на своих захватчиков, зажимая здоровой рукой рану.

Рон склонился над пленником и направил ему в лицо оружие.

– Ты понимаешь, что я говорю? Ответь или хотя бы кивни. Мы просто хотим знать, кто вы и откуда. Мы не хотели стрелять. Вы начали первыми. Как только ты ответишь на наши вопросы, мы окажем тебе помощь. Ты будешь в безопасности.

Джокер практически никак не отреагировал. Продолжал рыскать взглядом, кряхтеть, ерзать и чуть поежился от ствола штурмовой винтовки, приблизившегося к его обезображенному лицу.

– Кажется, английского языка он не понимает, – вздохнул Джонсон.

– Скажи ему, что ты Бэтмен.

– Что? – Рон уставился на Сапрыкина.

– Я говорю, скажи ему, что ты Бэтмен. Вдруг он испугается? – Евгений ткнул пленного стволом своего оружия в бедро. – Эй, Джокер, ты чего такой серьезный?

Джонсон поморщился и махнул рукой:

– Прекрати.

– А давай ему яйца отрежем?

– Юджин, какого черта ты несешь?! – воскликнул американец.

– Ну, хорошо, если ты брезгуешь, то я могу это сделать. Ну, если не яйца, то хотя бы одно ухо для начала.

– Ты серьезно?!

Евгений Анатольевич тем временем внимательно наблюдал за пленником. Но и после этого разговора Джокер не подал никаких признаков того, что он понимал, о чем ведется речь.

– Да, похоже, твой язык ему действительно не знаком. Ладно, продолжай спрашивать на других языках. Только делай это строже. Устрашающе.

– Окей. – Джонсон кивнул и громко выкрикнул несколько фраз на языке фарси.

Сапрыкин отпрянул, расхохотавшись.

– Ну что теперь?! – недовольно проворчал американец.

– Рон, ты был чертовски убедителен. Я на секунду поверил, что на тебе пояс смертника, и ты сейчас взорвешься!

– Проклятье! Можешь быть хоть немного серьезным, а, майор?!

– Ладно, ладно. Продолжай.

Попытки установить контакт на испанском и португальском языках привели примерно к тем же результатам. Пленник никак не реагировал, будто не понимал ничего.

Разочарованно вздохнув, Джонсон кивнул Сапрыкину:

– Ну, Юджин. Твоя очередь.

Евгений Анатольевич взял тот нож, что имелся на поясе у пленного, и стал медленно водить острием перед разукрашенной физиономией.

– Слушай меня внимательно, мудило, – угрожающе заговорил майор на русском языке, – нам некогда с тобой возиться. Так что если ты делаешь вид, что не понимаешь нас, мне придется тебя простимулировать. Вот этим самым ножиком. Я буду резать тебя на куски, пока ты, наконец, не проявишь хоть малую толику коммуникабельности. С другой стороны, если ты сэкономишь нам время и заговоришь прямо сейчас, то мне не будет нужды тратить силы на пытки. Мы отведем тебя к нам в общину, накормим, окажем медицинскую помощь и дадим отдохнуть.

Похоже, в этот раз попытка снова оказалась тщетной. Кажется, в глазах Джокера проскальзывал страх перед острием собственного ножа, но страх этот, как акулий плавник, тут же исчезал в волнах какой-то первобытной ненависти ко всему сущему вообще. А еще абсолютное непонимание. И здесь трудно разобрать, было ли это непониманием языка, на котором к нему обращались, либо это недоумение по поводу того, что кто-то ему угрожал, а не наоборот. Видимо, представители общества, к которому относился пленник, совсем не привыкли обороняться или чувствовать угрозу. Оставалось только понять – почему.

– Еще языки знаешь? – спросил Джонсон.

– Очень смутно помню китайский и немецкий, – кивнул Сапрыкин.

– Спроси его на китайском.

– Разве у него азиатские черты лица? – Евгений Анатольевич взглянул на Рона.

– Да хрен его разберет, какие у него черты лица. Проклятье, я даже не уверен насчет цвета его кожи. Ты взгляни, что он с собой сделал. Весь в каких-то татуировках, шрамах, краске…

Сапрыкин задумчиво осмотрел пленника.

– Слушай, Рон, а что если это не просто так?

– Что ты имеешь в виду, Юджин?

– Я в том смысле, что возможно, все эти художества обусловлены не только клинической и самозабвенной идиотией этих людей. Что если они прибыли из таких мест, где жесткое ультрафиолетовое излучение?

Джонсон задумчиво покачал головой:

– Ты имеешь в виду, повреждения озонового слоя из-за войны?