Край земли

Оказывается, Милкин, поправляя предыдущую доску, немного поторопился крикнуть мне «кидай» и получил удар плахой по голове, не успев от нее увернуться. Теперь он лежал распластанный в воде, перехлестывавшей через плот. Все были вполне убеждены, что у Милкина, по крайней мере, расколот череп. Немедленно спустили петлю для подъема его безжизненного тела. К борту, бросив пианино, мчался «доктор» Алексей Алексеевич. Однако все оказалось напрасным. Полежав в воде, Милкин стал на корачки и начал неистово ругаться. Из этого можно было уже заключить, что положение его по крайней мере не безнадежно. Еще через минуту Милкин поймал мотающийся у него над головой штормтрап и взобрался на палубу. Им овладел «доктор». Милкину пришлось наложить на голову три шва. Но на следующий день он уже был на работе.

Тем временем наш карбас вместе с бревенчатым плотом был отведен катером к берегу. Катеру подойти к берегу не удалось, и нам пришлось переходить на карбас и выгребать, таща за собой плот.

Только тут мы поняли, что капитан был, повидимому, прав, не желая сегодня приступать к выгрузке. Выйдя из-за прикрытия прибрежных возвышенностей, мы попали под удары такого жестокого зюйд-веста, что в буквальном смысле слова с трудом удерживались на ногах на крутых склонах холма, куда предстояло втаскивать материалы. Носить их нужно было на расстояние полутора километров на плечах. Если порожнем трудно было стоять на ветру, то тащить бревна против его напора было просто свыше человеческих сил. Несмотря на ледяной ветер, пронизывавший до костей, пот прошиб меня на первых же десяти шагах. Не хватало дыхания, рот был все время набит чем-то плотным, щеки отдувались. А стоило повернуться немного боком к ветру, как он начинал с такой силой жать на поверхность лежащего на плечах бревна, что не было никакой возможности удержать ношу. Казалось, вот-вот бревно проломит ключицу.

Задыхаясь, мокрые, точно облитые водой, мы в несколько приемов, по два и три человека, все-таки пытались втащить бревна на гору. К обеду люди были так вымотаны, что, несмотря на прущую из них «ревность», стали проситься на судно. Но Пустошный не сдавался. Изгибаясь под тяжестью мешка, набитого гвоздями, с кувалдой под мышкой, он медленно и упорно лез на гору, понукая остальных.

– А ну, еще одно бревно; последнее бревно, а там и за кашу. Каша-то какая сегодня будет!

Мы пыхтели из последних сил. Когда вернулись на берег и спихнули карбас, руки у гребцов не гнулись н дрожали.

Неунывающий Пустошный покрикивал:

– А ну, навались, молодчики, чарку поднесу.

И мы поднаваливались, не питая никаких надежд на чарку, так как отлично знали, что на всем судне нет ни капли спирту. Даже, каша, и та очень проблематична. Томительно долгим кажется путь на веслах. Катер же не мог за нами притти из-за большой волны – боялся выброситься на берег.

Ветер все усиливался. Повидимому, в море разыгрывался отчаянный шторм, начавшийся еще при нашем выходе с обсерватории. Итти на берег после обеда нечего было и думать.

На другой день ветер совершенно спал, и по гладкой как зеркало поверхности пролива не пробегало ни одной рябинки. Мы снова ревновались над бревнами. Тут настала моя очередь пострадать за ревность. Мне досталось нести бревно со вторым помощником капитана, «молодым», и геофизиком с Матшара. Все мы были разного роста, а комель бревна был неимоверно тяжел; обязательно нужно было стать под него двоим. Мы стали с геофизиком. Потащили. Через несколько шагов «молодому» показалось тяжело, и он, не предупреждая нас, сбросил свой конец, с плеча. Геофизик успел отскочить, так как шел на той же стороне, что и «молодой», а меня подскочившее как на рессоре бревно ударило со всего размаха комлем по плечу, и я кубарем полетел под откос. Повидимому, я представлял собою довольно безнадежное зрелище, так как несколько человек, побросав свою ношу, прибежали ко мне на помощь. Я же некоторое время просто не мог сообразить, что со мною произошло. Придя в себя, я с трудом поднялся на ноги. Все тело было разбито так, что я едва удержался, чтобы не лечь опять на землю. Повидимому, я надолго выбыл из строя. На следующий день окончательная постановка знаков происходила уже без моего участия.

Ярко раскрашенные черными и белыми полосами знаки высотою около пятнадцати метров были отлично видны с воды и могли теперь служить надежными створами для прохода этой частью пролива, делающего здесь резкий поворот.

Покончив со знаками, «Таймыр» немедленно снялся с якоря и пошел к Баренцову морю.

3. У СТАРЫХ ЗНАКОМЫХ

Погода сегодня на славу, и на палубе днем впору принимать солнечные ванны.

К вечеру мы подходим к Поморской губе совершенно гладкой водой.

Едва показалась за изгибом Поморская, кто-то крикнул с верхнего мостика:

– Николай Николаевич, ваша «Новая Земля» здесь стоит.