— Эльвийская кровь, попытки Анхен влить в тебя силу, — пожимает плечами Лоу. — Магии как таковой в тебе нет, но способность ощущать ее присутствует. А храм воды… видишь ли, малыш, это эльвины делят храмы по стихиям. Люди ощущают их иначе. Как мужские и женские. И тот храм на Озере Жизни — он мужской. Ни одна человеческая женщина войти туда не может. Вернее, может, но проблемы потом будут. Со здоровьем, с деторожденьем. Что–то там завязано на полярность энергетических потоков, мне сложно объяснить, эльвины этого не чувствуют, нам все равно. Но вы создания этой земли, вы тоньше с ней связаны, у вас очень многое иначе. Я много лет в этом разбираюсь, но так до конца и не разобрался. Вот именно потому, что так, как люди, я эту землю не чувствую… А вот ты — ты почувствовала. Не как наделенная магией эльвийка. Скорее уж как наделенный даром человек. Недаром тот дух шамана к тебе явился. Ведь он тебя принял, Ларис. За свою, за шаманку.
— Только я его не понимала, — вздыхаю печально. — Мне казалось, вот–вот пойму, а все не понимала. А потом ты пришел. Ты понимал, что он говорит? Ты знаешь его язык?
— Да.
— А ты меня научишь? Расскажешь? Объяснишь? Что за дар, откуда?
— Дар? Видимо, молния, что ударила в дерево, а попала в тебя. Анхен был прав, она замкнула энергетический контур. Но еще она дала тебе способности, что встречаются у людей, но лишь крайне–крайне редко. Дикари говорят, это Дар от Высокого Неба, — я не очень его поняла, и он постарался мне объяснить. — Дар бывает врожденным, его получают по наследству, по крови. А бывает — он пробуждается внезапно, благодаря воздействию стихии, вот как у тебя. И тогда говорят, что человека одарило небо.
— Но чем одарило, Лоу? И что я теперь могу?
— В твоем нынешнем состоянии, Лар, видеть красивые сны — это вершина твоих возможностей, — улыбается вампир. — Но когда вернутся силы и здоровье — будем изучать. Знаешь, я много лет разбирался в их традициях, верованиях, обрядах, даже несколько книг написал, потом найду для тебя, почитаешь…
— Я почитаю, конечно, вот только… Зачем тебе все это? Зачем тебе в этом вообще было разбираться? Ты эльвин, вампир. Что тебе люди, тем более дикие? Еда, ты сам говорил, что предпочитаешь их.
— Я вампир, Ларочка, и мне нужна еда. И я коэр, единственный, что остался у моего народа. А мой народ гибнет на этой земле и с этой едой. И все знания нашего прежнего мира не помогают. Мне нужна информация, Лара. Знания этого мира, изначальные, уже почти утерянные. И не моя вина, что эти знания заключены в тех же телах, что и еда, которая для меня предпочтительней.
— Но ваш народ проклял и богов, и коэров, — вспомнился Каэродэ и то, как отзывались там о моем собеседнике.
— Поэтому я должен смотреть, как мы все здесь сдохнем? — это вырвалось чуть импульсивней, чем, возможно, планировалось. Вопрос, видимо, для него больной, и очень.
Но, вынужденная жить среди них, ощущая себя временно любимой куклой, в которую играют, пока играется, а там, глядишь, снова выкинут, мир я видела чуть иначе.
— А я бы взглянула, — вырвалось прежде, чем успела подумать. Ведь едой–то им служим мы. — Нет, Лоу, я не желаю вам смерти! — поспешила исправиться, наткнувшись на его взгляд. — Тебе и… и даже ему. Но так бы хотелось однажды проснуться, открыть окно — а вампиров нет. Ни одного, совсем. И люди больше не делятся на диких, домашних и окультуренных. Просто люди. Не рабы, не еда.
Усмехается только.
— И часто ты светлейшего авэнэ такими мыслями радовала? Не удивительно, что он от тебя на войну сбежал.
— Прости.
— Да перестань, я ж не авэнэ. Я понимаю, что если он позволил части людей носить одежду и ходить в школу, то это еще не повод его обожествлять. Я говорил о другом. Нам не обязательно дохнуть. Мы могли бы просто уйти. Во вселенной много миров, где–то есть и для нас.
— Так почему не уйдете?
— Нас этот мир не пускает. Мы больше не можем открыть портал.
— А что говорят тебе боги? — сама не поверила, что я это спросила. А, главное, как спросила, почти всерьез.
А он ответил совсем всерьез.
— А боги говорят, что не заслужили. Круг искупления не завершен и жертвы не принесены. Боги не простили нам гибели мира, а большинство выживших выводы так и не сделало.
— Здорово. Просто великолепно! Вот почему я всегда не любила все эти сказки про богов! Вы провинились. Вас наказали. И подсунули неподходящий вам мир. Но мы–то причем? Чем мы провинились так, что теперь нас используют в пищу?!
— Вот это уж точно тебе не скажу, не изучал.
Нет, конечно, зачем ему. Он о своем народе думает. О его спасении. Мы же при этом — просто еда, даже для него. Еда и информация, вовсе не народ, который они губят.