Батурин, слушая вполуха Алексея и изредка кивая, думал о своей первой жене Клаве. Когда-то они жили в Иванове, а потом развелись, и теперь у него двое детей, жена и квартира в Мурманске. Клава, не тревожившая его все эти годы, на прошлой неделе вызвала телеграммой: заболел старший сын и его еле спасли. Об этом Батурин и думал, и поскольку повидал Клаву, сыновей, то и вспомнилось ему давнишнее: как он приехал в Иваново, как познакомился с Клавой и как женился. И в мыслях этих не верилось, что прошло так много лет…
Он был тогда молод, закончил техникум и работал первый год. С жильем было туго, и он снял комнату, отказавшись поселиться в общежитии, обложился книгами и стал готовиться к экзаменам. Еще в техникуме он твердо решил, что сразу же поступит в институт. Работа его не утомляла, и он находил время еще и в кино сходить, но, правда, скучал один, потому что не нашел себе новых друзей… В это время приехали на работу из-под Тирасполя тридцать девушек, совсем юных, после школы, — землячки, поэтому и держались вместе. Среди них была и Клава. Батурин ее заприметил сразу, потому что выделялась она среди подруг: веселая, скорая и на работу и на меткое слово. Где Клава, там сразу же и смех. Она тоже поглядывала на Батурина, но взгляд у нее был колючий, и поэтому Батурин побаивался заговорить, не подходил, только издали посматривал. К тому же Клава была ученицей, а он приходился ей, получается, начальством. Неизвестно, как бы оно вышло, только однажды, когда он налаживал станок, Клава сама с ним заговорила.
Так они познакомились, стали встречаться, и тут Батурин с удивлением обнаружил, что Клава, такая веселая на людях, с ним была молчаливой, тихой, даже грустной. Гуляют они или в кино пойдут, она, бывало, и двух слов не скажет. Спросит Батурин что-нибудь, а она только «да» или «нет». Вот и весь разговор. Батурин, конечно, все на свой счет принимал, и так старался, и этак — все развеселить хотел. А Клава грустит, смотрит на него серьезно, словно бы сказать что хочет, да не решается. Попытался он выспросить — может, неприятности какие; отвечает: «Все хорошо». Извелся он с нею, а понять ничего не может. Дальше еще хуже: пообещает прийти на свидание и не приходит. Идет Батурин в общежитие, вызывает Клаву, спрашивает, отчего не пришла.
— Не сердись на меня, — скажет Клава вместо ответа. — Прошу тебя, не сердись.
Батурин видит по лицу — плакала.
Ему бы бросить Клаву, оглядеться вокруг — девушек много, а он как прикипел: Клава да и Клава. Месяца три мучился, пока однажды она сама не пришла к нему на квартиру и не сказала, что ждет ребенка.
— Ты не бойся, он не твой, — сказала тихо и, вздохнув, попросила: — Давай не будем встречаться?..
— Как это не будем?..
— Ну зачем я тебе такая? — сказала Клава и стала убеждать его, что им лучше расстаться, что ничего страшного не произошло и она уже все продумала: рассчитается на работе и поедет в село к матери.
И все так разумно, спокойно говорила, что Батурину от ее слов стало жутковато. Он не поверил, решив, что Клава задумала совсем другое, к тому же тогда он не мог представить, как будет без Клавы, и принялся горячо доказывать, что любит ее, никуда не отпустит и женится на ней.
— Пойми, Клава, — говорил он ей, усадив за стол, держал ее руки так, будто бы отогревал. — Не могу я без тебя! Не представляю, а тем более теперь никуда не отпущу. Ребенок мне не помеха…
— Будешь потом попрекать, — не сдавалась Клава. — Знаешь, как это бывает…
Батурин тогда мало что знал, да и знать не хотел, клялся, что никогда и не вспомнит. Говорил Клаве, как хорошо они будут жить, убеждал, и она, поверив ему, несмело улыбнулась, а после заплакала. Он утешал, целовал и, казалось, сошел с ума от мысли, что Клава будет его женой. Даже обнимал как-то не так — бережно, и готов был на руках носить, счастливый тем, что теперь у него есть Клава, которую надо любить и защищать. Помнилось, он так и подумал, что будет ей защитником.
— Хочешь, я поговорю с хозяевами, — сказал он, — и ты останешься у меня насовсем?.. И не пойдешь больше в общежитие…
— Нет-нет! Прошу тебя, — не соглашалась Клава. — Не надо.