Край неба

Давно, когда Шкипер еще не ходил в море, встречался он с соседской девушкой Олей, тоненькой и бледной, водил ее в кино, покупал лимонад и пирожки. Шкипер и тогда особенно разговорчивым не был, и, возможно, поэтому Оля вышла замуж за другого. Произошло это тогда, когда Шкипер ушел в первый свой рейс: возвращаясь, он вез Оле подарки — красный пояс с блестящей застежкой и перламутровую заколку. И когда услышал о свадьбе, то чуть ума не лишился, долго и тупо глядел на подарки, вспоминая, как Оля обещала ждать его.

— Ты только подожди, — просила она. — И мы поженимся…

Тогда Шкипер и сказал впервые слова, ставшие впоследствии незаменимыми: «Полный порядок, капитан!» — и тогда же положил за правило с женским племенем не знаться, и если и нарушал когда клятву, то редко, неохотно и непременно после изрядного количества спиртного… Однажды мать Шкипера заговорила о том, что повстречала Олю на улице.

— Развелась она, — вздохнула мать и хотела сказать, что Оля передавала привет, но Шкипер так зло взглянул на мать, что та испуганно замолчала и больше никогда уже не заговаривала, отчаявшись увидеть сына женатым.

Этого она так и не дождалась и умерла, будучи еще не старой, но какой-то уставшей, изжитой войной и голодом, а затем повседневными заботами. Когда это произошло, Шкипер бродил по Сиднею и на похоронах не был. Возвратившись домой, он нашел пустую комнату и еще большую тоску: теперь он знал, что во всем мире нет ни одного человека, к которому бы его тянуло и которому он был бы нужен. Шкипер стал по-настоящему одинок тем страшным одиночеством, какое посылается только редким людям. В один из вечеров, страшась пустоты комнаты, он привел домой после пивной молодую женщину в зеленом тонком пальто и легкой шляпке. Женщина была по-весеннему нарядной, веселой от выпитого и от знакомства и в меру разговорчивой. Темные глаза ее загадочно блестели, губы казались слишком яркими, вызывающими. Шкипер, похоже, ничего этого не заметил, и они допоздна пили вино, чай и снова вино, говорили о чем-то, но о чем — Шкипер не помнил, потому что хотел только одного: забыться. Это оказалось не просто, и он тянул стакан за стаканом и выпил много.

— Порядок… — еле выговорил он, не видя уже ни женщины, ни комнаты, и свалился, позабыв обо всем на свете.

Женщина уложила его спать, прибрала на столе и вымыла посуду. Она почувствовала усталость после такого разгульного вечера и хотела было уйти, но осталась. И Шкипер, обнаружив утром, что рядом с ним спит женщина, долго, в каком-то тупом изумлении рассматривал ее лицо, нежное, бледное до синевы. Шея у женщины была тонкая и хрупкая. Когда женщина проснулась, Шкипер спросил у нее имя и как она оказалась у него в комнате. Звали женщину Виолетта, такое имя удивило Шкипера, он повертел головой и прислушался, словно бы ожидал, что имя прозвучит еще раз. Говорила Виолетта просто, без стеснения; голос у нее был низкий, почти такой же, как у Шкипера, и они, сидя в кровати друг против друга, долго басили, выясняя что и как. А после, когда Виолетта проявила хозяйственные способности и приготовила завтрак, Шкипер посмотрел на нее поласковее.

— Дурно живешь, Василий, — сказала Виолетта за завтраком. — Пропадешь так…

Шкипер закашлялся от неожиданности — ему никто никогда не говорил ничего подобного, и никто не называл по имени. Он хотел было сказать Виолетте, чтобы она убиралась к чертям со своими советами, но промолчал. А Виолетта уже говорила, что надо сходить в магазин и купить продукты, она много чего наперечисляла, и Шкипер, вслушиваясь в ее голос, криво ухмыльнулся, однако в магазин сходил.

Через несколько дней, подарив Виолетте бусы из мелких розовых косточек, купленные, кажется, не то в Малайзии, не то еще где-то, Шкипер проводил ее до троллейбуса и, прогулявшись в одиночестве по Большому, забыл, как забывал и других. Через десять дней он был в море и жил той привычной жизнью, в которой для него не находилось ничего нового и когда пропадала всякая необходимость думать.

Прошло три года.

Ничего не изменилось в жизни Шкипера, он был все так же одинок, все так же курил трубку, скучал, попадая в далекие страны, и томился, возвращаясь домой. Однажды, сидя в той же пивной, он случайно узнал, что Виолетта родила сына, и как-то неожиданно для себя забеспокоился, отыскал ее и терпеливо сидел в гостях, неотрывно глядя на мальчика. Он искал сходства. Не найдя ничего определенного, что убедило бы его, что это его сын, он спросил у Виолетты. У него даже горло перехватило от волнения, он ждал.

— Не знаю, — глупо пошутила женщина. — Наверное… По времени — твой, да тебе какая разница?

— Полный порядок! — обрадованно сказал Шкипер, покусывая остывшую трубку.

И после, еще немного поразмышляв, Шкипер решил, что это непременно его сын, и, пока был на берегу, ходил каждый день к нему в гости. Виолетта как-то насмешливо улыбалась, но приходить не запрещала. Втроем они гуляли по Васильевскому, заходили в комнату на Косой линии. Шкипер сказал, что это очень важно — то ли для него, а возможно, для ребенка. По обыкновению, он говорил скупо.