Край неба

Верно, девушка слова не промолвила, выслушав Добронегу, только улыбнулась мне, покачала головой да развела руки в стороны.

— Вереи дома нет? — сопровождающая оказалась смышленее меня. — Ушла куда?

Сестра Истомы махнула рукой, указывая за наши спины, а после перекинула со спины на грудь толстенную длинную косу и начала теребить ее кончик.

— К Яромиле, поди? — уточнила Добронега. — Так? Ясно. Ну, вы тогда вон на скамеечку садитесь, а как Верея придет, так и… Что, Ильмера?

Девушка на крыльце сначала показала на меня, потом на дверь, ведущую в дом.

— Ой ли? — засомневалась Добронега. — Может, без Вереи не стоит мужчину в гости приглашать? Не срам, конечно, да не тайком он пришел, но вот моя маменька не одобрила бы. К тому же он из ведьмаков.

Ильмера махнула ладошкой, как бы давая понять «да пофиг».

— Дело твое, — мигом согласилась провожатая. — Ладно, я тогда побежала. Мне еще надо щавеля надергать в пойме, мамка щей хочет наварить вечером.

Она поклонилась нам, и ее тут же след простыл. Кстати, только сейчас заметил, что она, оказывается, босой бегает.

Ильмера посмотрела ей вслед и повторила приглашающий жест, при этом еще и дверь растворив нараспашку.

— Благодарствую. — Я приложил ладонь к груди и чуть склонился, после поднялся на крыльцо и стал развязывать кроссовки. — Да, меня Саша зовут.

Ну, может, внешне ворожеи и живут так, как их предки, но, судя по тому, что я увидел внутри дома, от благ цивилизации они не отказываются. Имелся в просторной горнице и холодильник, причем не абы какой, а двустворчатый, и недешевый телевизор на стене висел, и роутер на подоконнике стоял, и даже электронные весы рядом с русской печью притулились. Плита, кстати, здесь тоже была, как видно для того, чтобы ради каждой мелочи упомянутую печь не раскочегаривать. Впрочем, не удивлюсь, что она тут вообще исключительно для антуража, а для обогрева с той стороны дома пристроена небольшая бойлерная с электрокотлом.

А еще меня очень впечатлила их мебель — деревянная, добротная, крепкая, сделанная на века. Таким табуретом, что стоял у стола и на который я уселся, наверное, убить можно, если им по башке врезать.

Ильмера ясно и очень по-доброму мне улыбнулась, включила электрочайник, который мигом зашумел, открыла холодильник, достала из него круглое сито, в котором отчего-то лежали белоснежные яйца, показала их мне, а следом за тем похлопала ладонью по гладкой черной варочной панели.

— А, понял, — кивнул я. — Нет-нет, не беспокойся, ничего готовить не надо. В дороге поел. Чайку нальешь — и ладно.

Девушка убрала яйца обратно в холодильник, зато достала из него масло и мед, которые мигом оказались на столе. За ними последовали хлеб, розетки с вареньем пяти видов, сахарница и маковые баранки.

— Ильмера, — окликнул я эту хозяюшку, которая в данный момент пластала сыр тончайшими ломтиками. — Подожди.

Та повернулась ко мне, не выпуская нож из руки.

— Прежде чем я хоть что-то съем в этом доме, мне надо тебе кое-что сказать…

Ильмера положила нож на разделочную доску, невесело улыбнулась и показала пальцем на стену, вернее на одну из фотографий, висевшую там в рамке. Куцую, от которой явно отрезали треть. И я догадываюсь, кто был изображен на недостающем куске.

Значит, она знает, кто пришел к ней в гости. Да и следующий ее жест, когда она, сжав кулаки, ударила одним запястьем о другое, был более чем красноречив.

— Да, я тот, кто убил Истому. Твоя мама мне рассказала о том, что вы с ним расстались не сильно красиво, но все же родная кровь дело такое… Непростое. Опять же, старший брат, шутка ли? Так что, если ты мне сейчас укажешь на выход, я не обижусь и все пойму.

Щека Ильмеры чуть дернулась, следом за тем она дорезала сыр, присоседила его к остальной снеди, после поставила передо мной пузатую чашку на блюдце, налила в нее заварки, а после кипятку, уселась с другой стороны стола и, подперев рукой подбородок, уставилась на меня.

— Понял, — кивнул я. — Еще раз спасибо. Не за понимание, это все так, мишура. За чай и все остальное.

Гипотетически, конечно, можно было бы предположить, что она таким образом убаюкивает мое внимание, а сама хочет сквитаться за братца, сыпанув яда в мед. Или снотворного, чтобы после вволю меня помучить и потерзать.

Но отчего-то я был уверен, что это не так. Сдается мне, не было между ней и Истомой ни любви, ни доверия, ни духовной связи брата и сестры, которая частенько встречается. Или, может, она его так и не простила за ту ночь, когда он, плюнув на все, бежал из деревни.

В любом случае чай был ароматным и крепким, с травками, хлеб — ароматным и ноздреватым, а масло и мед — невероятно вкусными. После четвертого бутерброда я еле заставил себя не тянуться за пятым куском хлеба. Причем Ильмера это поняла и жестом дала мне понять: «Да не стесняйся, ешь».

— Хорошенького понемножку, — сказал я. — И потом — мед надо в меру употреблять, меня от него после в сон клонит.

Ильмера лукаво улыбнулась и показала на розетки с вареньем.

— Да как бы одно место не слиплось, — улыбнулся я, — от сладенького-то.