Край, где кончается радуга

— Ты лучше скажи, каким обрызом я тебя понимаю, и, главное, ты меня, — сказал он, все не оборачиваясь. — Я сейчас произнес три фразы, и все три на разных языках, а ты понял. Как ты понял, если у вас тут и языков-то этих нет? Или есть, Ткач?

— Языков тебе!..

…затем он сразу увидел Ткача. Без перехода. То есть он увидел существо, представившееся как Ткач. Оно помолчало и добавило со значением в голосе: «Пятьдесят четвертый». Существо было несомненно человекоподобным, с привычным набором конечностей, но цветом синее, сгорбленное, тонкие руки беспрестанно шевелили тонкими пальцами, сквозь прорехи в стеганной куртке просматривалась синяя грудь, и на груди это были… щупальца, решил он. Тонкие, такие же тонкие, как пальцы, и даже, кажется, с фалангами, подобранные и свернутые в клубки, и явно очень длинные…

Пятьдесят четвертый Ткач присел к нему рядышком и тихими понятными словами стал излагать. Начал он с имени, которое отныне будет носить новичок. Имя было доступное и краткое: Вест. Предписывалось оно, по-видимому, категорически, и спорить новоявленный Вест не стал, тем более, что считал он себя либо на том свете, либо еще в мотеле, где набрался до синеньких человечков, и ни «серпантина», ни полетевших тормозов не было в помине. Затем ему разъяснили, что перед ним труженик скромный, и номер его сиречь порядковый номер в общем строю скромных тружеников-Ткачей, но произносить и — буде придется — писать его следует с буквы заглавной, ибо любой труд почетен, и на толику уважения он, Пятьдесят четвертый, наработал. Далее Весту «справили одежду» — засаленную куртку, как на самом труженике, и неопределенного вида брюки. Вест облачился. Все сильно смахивало на бред, но бред не бывает таким продолжительным и логичным, и ему впервые стало не по себе.

— …во дурак-то! Выходит зря я тебе вдалбливал, что это все и есть Усвоение. Все-о. Понимаешь? Общаемся вот свободно, веришь мне, так? Все Усвоение. Погоди, работать начнешь, у тебя и пин… пиг… пим-ментация…

— Пигментация.

— Во-во! Пигментация изменится. Кожура, правда, полезет, но это не больно, ты не бойся.

— Ладно, — сказал Вест. — Верить я тебе действительно почему-то верю, но если ты думаешь, что мне от этого легче, то напрасно.

Особенно не по себе ему было в первый день, когда он наконец уверился в реальности происходящего и начал думать невесть что. Первым делом представилась некая зараженная зона, тем более, Ткач все время твердил про карантин. («Ты есть где? Ты есть в карантине. На предмет чего? На предмет рецидивов. Большего тебе знать не положено»). Скажем, открылась внезапно область выпадения специфических осадков со специфическими свойствами, специфически воздействующими на человеческий организм. Как на физический, так и на психологический облик.

Он, уразмыслив себе так и отпихнув Ткача, уже занес через порог ногу, но три пули, одна за другой, расщепили брус притолоки, и Ткач мрачно пообещал шлепнуть, причем притом «ему самому за это ничего не будет». Пистолет у Ткача оказался весьма впечатляющим, калибром не меньше 45. Впрочем, смотреть с порога Весту разрешили, хотя далеко не в любое время. Попозже Ткач клятвенно заверил, что это надо «для твоей же пользы», что через пять — шесть дней все разъяснится само собой, «и за ради всего святого, не ходи ты».

— Где я хоть нахожусь, ты мне можешь ответить?

— А и не надо, — сказал Ткач с набитым ртом, — и не понимай. Тебе, значит, и не велено понимать. Было б велено, понял бы, а нет так нет.

— Кем велено? — быстро спросил Вест. Ткач задумчиво облизывал синие пальцы.

— Ну так, — сказал Вест. — Или ты со мной разговариваешь по-человечески, или я тебя пристукну. И тогда уже точно уйду.

— Тебя кто держит? Иди… иди, иди. Через десять минут мокрого места не останется. Пшик! — и готово. — Ткач отер руки об штаны. Сказал: — Не рыпайся, дурак.

Тоска, подумал Вест. Нехорошо, аи, как нехорошо, что я до сих пор ничего не понимаю…

Любые, в общем, версии критики не выдерживают. Но либо они, либо это проделки кошмарненьких Пришельцев, верующих людей, по чисто гастрономическим побуждениям… «Лагерь это, — подумал Вест. — Лагерь для перемещенных лиц, а Ткач обрабатывает новичка. Плохо, кстати, обрабатывает, не прививает нравов и обычаев».

— Слушай, Ткач, — сказал Вест и замолчал. Ох, до чего же не хочется. Хочется выждать обещанные пять суток. Теперь — меньше.

— Слушай, Ткач, — повторил он, — я, пожалуй, пойду.

— Кто тебя держит? Иди. Иди. Иди. Через… эй, эй, постой, эй, куда? Я тебя счас!..

— Твоя очередь не рыпаться, Ткач. — Он показал пистолет. — Ты слишком крепко спишь, Ткач.

* * *