Край, где Кончается радуга

И были пылающие зевы и клубы дыма и пара, и узкоколейка с чумазеньким, непривычного вида локомотивчиком, и алая струя свирепого расплавленного жара, и отвалы коварного шлака, затвердевшего сверху, но лавово-красного под коркой… Нет, они не копошились. Они стояли перед пастями печей, приложив руку-козырек. Они шуровали в топках, и их чуть не облизывали языки огня. Они раскрывали рты и трещали, перекрывая грохот, непонятное, не похожее на речь, но сейчас же случалось что-нибудь – правильное и, вероятно, нужное в этот самый момент. Вест прошел много разных помещений, больших и малых, с непонятными машинами и инструментами, грохочущих и тихих, и везде все шло раза в три быстрее нормального темпа, напоминая невероятную кинопленку, пущенную ускоренно. Всюду, всюду, всюду, всюду, всюду…

Когда у Веста зарябило перед глазами, потекли слезы, а в голове забил набат, он взмолился, и Пэл вывел его к большой грязно-белой стене, из которой на высоте трех этажей выходили ржавые трубы и, перебрасываясь через ограду, уходили прочь.

– Дьявольщина, – приговаривал Вест, вытряхивая из ушей рабочую скороговорку Литейщиков, – вот дьявольщина.

– Убедился теперь? – сказал Пэл. – Пойдем посидим… э, да тут занято.

У стены, под самым выходом труб, росли худосочные кусты с будто рубленными листьями, покрытыми копотью. Они окружали вытоптанную площадку, а вдоль стены были выстроены ящики, и на них сидело пятеро или шестеро вокеров, все в серых робах, один в куртке поприличней. В троих Вест сразу узнал Литейщиков, остальные – неопределенные. Побелка была стерта с бетона до уровня плеч. Один из Литейщиков был пьян. Они все были хорошо, но этот особенно.

– Да я чтоб ребятам своим пожалел, да когда это было, – сказала синяя куртка. Вест сейчас же подумал, что где-то этого типа уже видел. – Чтоб я один там чего-то где-то… верно, мужики?

– Вер-рна, – соглашались двое, которых он приобнял за плечи.

– Свои ребята, ну.

Вест точно его уже видел. Он придержал Пэла, вознамерившегося, по обыкновению своему, устранить помеху кулаками. Пэл пренебрежительно хмыкнул, но остался на месте. Куртка бубнил:

– Ща идем еще, у меня там есть, два дня гуляем, три дня гуляем. За папаню моего. – Он вдруг зарыдал. – Новопреставленного…

– Ланно-ланно-ланно, – зачастил Литейщик, что справа, – будет, будет, господин старшой, будет…

Куртка утерся, мызганул лапой по лицу.

– Я, мужики, завсегда с вами, с народом то есть, – заявил он. – И то: папаня тут, папанин папаня, корень, понимаешь, нашенский отсюда, – он постучал по ящику, – отсюдова, вот…

– Эта… труба, значит, так? – встрял пьяный. – Тут, эта, конус, понял? Труба ид… идет на конус, налезает, так? Диаметр уве… увеличивается, а толщина стенок, – он хлопнул кулаком о ладонь, – не меняется! Это как тебе, а?

Все посмотрели на него. Вест тоже посмотрел на него.

– Чего? – спросил Куртка.

– Be… увеличивается, – сказал пьяный, – а толщина стенок… не меняется!

– Трубы?

– Не… не меняется! – сказал пьяный и уронил голову. Куртка некоторое время ждал продолжения, а потом завел свое:

– А скажи, теперь что? Теперь, понимаешь, чуть чего, кто решает? Во-о! У кого то, понимаешь, у того, там… Нет, и правильно, правильно! (Праль-на! – вняли остальные). И вы мужики, давай сразу, если чего, не стесняйтесь! – он примолк. – Щас пойдем, – сказал он после паузы, – щас. – У меня там… Но уж работу ты мне изволь! – завопил он, будто ему воткнули шило. – Уж изволь!

– Да, это уж да, – невозмутимо соглашалась аудитория. Пьяный опять проснулся.

– На конус, понял? На расширение. А толщина стенок…

Вест глянул на Пэла. У того было такое выражение, будто у него болят все зубы сразу.

– Ты чего? – спросил Вест.

– Жду.

– Чего ждешь?

– Когда ты поумнеешь.

– А, – сказал Вест, но все-таки обиделся.

– На кой тебе эта мразь, – взъярился Пэл, – целоваться с ними ты будешь?

– Не буду, – сказал Вест обиженно. – Но вот того, в куртке, я уже где-то видел, только не вспомню никак.

– Которого-которого? – Пэл хищно выставил нос поверх куста, присмотрелся: – Ерунда, сказал он убежденно, – подумаешь, видел.

Вест пожал плечами. От ящиков доносилось:

– Из третьих подручных, из третьих! На откатке стоял, лопаткой греб. Как папаня, бывало…

– Не… ни… не уменьшается! По-ял?

– Короче, так, – сказал Пэл, – если через…

Но тут компания как-то разом поднялась и, обнявшись, пошла вдоль стены, ища, где та заканчивается. Они и пьяного взяли с собой, он спотыкался следом, бормоча и время от времени чуть не падая. Пэл с Вестом наконец уселись.

– Уф! – Вест вытянул ноги.

– Извиняюсь, господа хорошие, – продребезжал сбоку голосок. Они повернулись.

Под самым кустом сидел на отдельном ящике дедок – зеленобородый и гаденький. Под носом у дедка висела сопля, он, видно, только проснулся, потому его и не было слышно. Дедок проморгался и оживел.

– Извиняюсь, господа хорошие, – повторил он, – брикетика не отыщется завалящего?

– Откуда ты, дед? – спросил Пэл.

– А отсюда, сынок, отсюда, тут я, живу я тут.

В глубине кустов Вест увидел нору, свитую в пуке непонятно как взявшегося здесь сена.