Край, где Кончается радуга

Вест заметил, что Гата сделал страшные глаза, и чтобы замять, выпил с Серым еще и согласился, что Пеку пора придушить за стукачество и общее неуважение. Правильно, давно пора, приговаривал Серый, правильно-правильно, в Квартале давно б уже сдох, а тут все трясет головенкой своей поганой, хочешь, я его счас?! Не надо, Гата не велит. Кто Гата, где?., а-а, да, правильно, не велит, значит, нельзя… У Гаты, слышь-ка, сынок в историю вляпался, пришил пару девок, а одна была дочка какой-то шишки в Страже, понял? И что? Еле Гата откупился, вот что. Чем он мог откупиться, у вас же нет денежной системы обращения. Чего-чего?.. дур-рак ты, Человек, он кто? – Гата, понимать надо. Что понимать? А то и понимать, думаешь, почему к Фарфору приходили на Тридцатые. Слушай, Серый, чего это я такой пьяный? А ты закуси. Да ну к черту кошатину эту. Сам ты кошатина. А я говорю, кошатина, все вы кошки драные, все, я от вас ушел, знаешь, как мне тут плохо, не набивался я к вам… А сюда никто не набивался, ты давай-ка со мной сиди, где сидишь, по сторонам не шарь, слушай, я тебе про Пеку расскажу… жил-был Пека, мелкий такой стукачок, мурзя, помыл он как-то у ребят в Квартале сонник полупустой… Как помыл? зачем помыл?.. Ну, стибрил то есть… ну, натурально, ребята ему, мол, что ж ты у своих-то? – а он нырь – и из Квартала уплыл, так и плыл мили две с сонником в зубах, да, Пека?., теперь ты у нас король подземелья… жмурится еще, паскудник…

Пришел в себя Вест у обломка плиты, стоящей торчком. Камень приятно остужал затылок. Еще мутило, но голова была ясной. Вест присыпал землей все, чем его вывернуло, и отодвинулся. В зажмуренных веках красное перемешивалось с черным, огненные пятна вдруг конденсировались в лица, лица… Литейщики, Ткачи, женщина Мария и Свен; в окне напротив дома Крейна – красивая девушка с по локоть ороговевшими руками, Весту сказали, что у нее начинается костянка, сама она уже не разговаривала, только плакала, тихонько воя; еще лица, что видел на улицах – почти человеческие детские, на которых еще светится индивидуальность, и взрослые, вокерские, – черствые, измятые, одинаково складчатые, у Литейщиков словно безгубые, безбровые, безресничные маски с глазами-щелочками, Литейщики – как квинтэссенция вокерства… Что же это за мир, кто его выдумал, у кого язык повернулся разуметь под человеком всего лишь еще один биологический вид. Вернее, не вид, а подвид. Есть вокер, есть Человек. У вокеров много разновидностей, у Человека их нет, так давайте сделаем из Человека вокера, они же так изумительно приспособлены, замечательно специализированы, великолепно монофункциональны! И Человек, Ткач, Расчетчик, и прочие, и те, кого не знаю и не узнаю никогда, – все-все в один ряд… И что же я могу, а я определенно что-то могу, эта возня неспроста, но что же?

Вест открыл глаза. По языку осыпавшейся породы, прямо напротив, спускались похожие друг на друга, перечеркнутые автоматами пополам, плечистые фигуры. До них было метров двести, и они быстро расходились, увеличивая расстояния между собой. Уже застрочили – почему-то сзади и очень далеко, будто с той стороны Карьера, – от костра донеслись истошные вопли, задвигалась, визжа и скрипя, башенка, и едва Вест решил, что пытаться улизнуть под эту кашу опаснее, чем отбиваться – все-таки пулемет миллиметров двадцать, – как ему на плечи упала сопящая туша Серого, и он ткнулся всем лицом в землю. Последующее он воспринимал только на слух. Выстрелов больше не было ни с той ни с другой сторон. Серый держал Веста намертво, и раз дернувшись, Вест прекратил. Там заревел мегафонный голос, слышно было плохо, но за камнем, у броневика начали ссориться и ссорились минуты две. Мегафон опять проревел короткое. Кто-то, кажется, вокер в драном комбинезоне, зычно ответил. Мегафон еще рявкнул и смолк.

– Быстрее вы! – заорал Серый.

Принеслась длинная очередь, и легла рядом. Тогда Веста поставили на ноги, и он немедленно начал плеваться и тереть глаза.

– Ты к нам сам, – быстро и невнятно заговорил перед ним голос Гаты, ты к нам сам пришел, понял? Набрел, понял?

– Сыночки, братики-и, – еле выговаривал Пека, отираясь у Гаты за спиной. Вест уже начал кое-что видеть. Серый оттеснил Гату, буркнул: пошел, пошел, – и начал подталкивать Веста к осыпи, где залегли нападавшие.

– Ты что!? – крикнул Вест. Последняя очередь была как раз оттуда.

– Пош-шел! – прошипел Серый, оттягивая затвор, – душу выну!

Вест, моргая, оглядел их. Гата с трясущимися губами, звероподобный Серый, Пека, бледно-зеленький от страха. Потом он посмотрел на осыпь. Из-за камня высунулась фигурка, замахала рукой. Так, подумал Вест.

– Значит, так и скажи им, понял? Не резон им, понял не резон! – взвизгивая на окончаниях, сказал Гата. Серый махнул дулом. Оно у него ходило ходуном, и Вест, пока шел, видел перед собой только один качающийся пламегаситель, будто им размахивали перед самым его носом. Он шел черный от земли и сажи, которая, оказывается, покрывала здесь всю почву, и камни и комья выворачивались из-под ног, и дважды он падал.