Край

Он пошёл второй раз в АТО от злости. В первый его просто словили в городе, привезли в военкомат. Хочешь- не хочешь – кто спрашивал? Но – пока из АТО домой ехал – ожидал, что встретят его, как героя. А “прилетело” ему от соседей и друзей, хотя знал их, вроде, с самого детства, как раз за похожие слова.

Дело как было то? Андрюха много раз сам рассказывал…

Прибыл в отпуск. Форма новая, красивая, как в кино американском… Сидел под подъездом. Рассказывал про геройскую службу. Преувеличивал, понятное дело. Но – немного совсем. Просто рассказывал, как сепаров гонял.

А когда услышал от друзей: “Андрей, там же наши.” ответил гордо, но сдуру: “В Донбассе наших нет”.

Отчего получил получил Андрюха в скулу, сбоку, и сразу снизу, в подбородок. Попытался потом имидж героя поддержать, вставать пытался. Ещё и ногами отпинали. Досталось, короче. Ментов не звал. Не по понятиям. Утром поехал в АТО добровольцем. Даже с девушкой не повидался.

Все сепары. Все…

– Так точно это не твой братан? – повторил Серёга, выбрасывая ненужный теперь, пустой шприц, – ты ж Тарасович?

Психанул Андрюха, пошёл распаковывать БК с минами.

Внезапно, вдруг у Серёги в глазах потемнело. А может, глаза ни при чём, просто темно стало, как ночью. Встал, чтобы прийти в себя, к друзьям вернуться . Сделал пару шагов. Вроде норм – не водит, не шатает.

А вокруг всё совсем другое. Другие могилы. Другое кладбище.

И ночь…

Земля чужая… Может и не чужая, но другая…

И кладбище, воинское… Старое, советское ещё.

Огромное. И имена, имена на серых плитах…

Над кладбищем монастырь польский, как в воздухе парит над городком, где когда-то жили евреи и поляки. Украинским-то город стал уже в советское время…

Пошёл Серёга с фонариком вдоль могил. Всё ходил и ходил. Время текло, уходя в хруст песка под ногами. Вдруг понял, что ищет, сам того не думая, могилу своего прадеда. Разозлился. Присел на одну из бесконечных кладбищенских плит. Закурил, чтобы прогнать озноб, преследовавший его с утра. Потом снова с фонариком…

Он же был здесь когда-то! Баба Галя просила. Поедь, Серёжа, к папе моему, на могилку, с 1944 он там, погиб под Бродами…

В прошлый раз Серёга ездил сюда тайно, по дороге с Западной, чтобы побратимы не видели. Могли ж не понять. Революция и Майдан были уже на подходе. Пожали друг другу руки на вокзале, во Львове, сказал пацанам, шо к телкам поехал.

В этот раз он могилы не нашёл. И отчего-то жалко стало ему и себя, и прадеда своего, которого только на фотографии и видел. Лежит где-то здесь… А мог бы жить…

– “За жидов погиб” – сказал себе Серёга внезапно, оглядываясь по сторонам. – Что ж ты так, дед?

Прошелестел ветер.

– Говно ты… – послышались Серёге слова, сказанные с какой -то безжалостной, безоговорочной и окончательной солдатской прямотой.

Серёга оглянулся, увидел старика какого-то. Усы длинные, казацкие вроде, но плащ-палатка, как на старых советских фото… Силуэт крепкий. Лицо скуластое.

– Ты чё? – удивлённо спросил, – ты мне?

Старик стоял спиной. Только легкий ветер играл краем его плаща…

– Давно, -кивнул старик на могилы, – Давно тут лежат…

И не ходит никто…

Серёга выдохнул обиду.

–А то мне послышалось… Я ж из АТО сюда. Родину вот от сепаров защищаю.

Старик прищурился:

– А может и не послышалось тебе. Потому, что всё-таки, говно ты, Серёжа. – кивнул он своей головой и, повернувшись, плавно и странно пошёл, даже поплыл, вдоль серых, квадратных плит с именами…

–Стой, дед, – сказал Серега, оскорблённый таким приговором.

Но крепкий старик не реагировал, просто плыл вдоль, вдоль, по песчанной дорожке, в спину ему светила луна, истошно запел, почти завыл как-то страшно, соловей…

–Стоять, дед! – закричал Серёга, бросаясь за ним.

Эх! Умел бы Серёга держать себя в руках, может и по-другому пошло бы дело. Но в краю, где он жил, это давно стало неприличным , вроде как слабость. Частые революции медленно плавили людей, придавая им нужные качества. “Вежливые люди” – они-то с другой стороны совсем. Чужие. А настоящий революционер не дожен знать жалости.

Что будет, если он догонит странного старика, Серега не думал. Не вело его сейчас ничего, кроме ярости и внезапного бешенства.

Но чем быстрее бежал Серёга, тем быстрее скользил странный старик в плащ- палатке. Серёга не заметил, как дорожка кончилась, он бежал сквозь какие-то густые заросли кладбищенской сирени, ветки хлестали по щекам, тогда он начал закрывать лицо, теряя старика из виду.

Сиреньзакончилась внезапно, вдруг, местность вновь оказалась знакомой. Курган и разрушенное обстрелом кладбище. Только пропал куда-то грязно-зелёный КрАЗ и побратимы с миномётом.

Старик легко взлетел на вершину. А у Серёги внезапно потяжелели ноги. Он не хотел вверх, знал же, знал, что не надо… Какая-то сила вытащила его и бросила наземь.

Тут только заметил, что на старике уже и не плащ палатка, а белая бурка. За ним – черная, страшная своей вечной улыбкой “половецкая баба”, которая и не баба вовсе, а каменный истукан. Древняя фигура воина в доспехах, из черного, скользкого от летящих столетий, камня. И конь привязан тут же. Копытом бьёт землю. Злой. Боевой. Как ночь.