«Этот прихотливый южанин снова разворотился, закружился по селу вихрями и подул с пабереги, – изумительно пахну́ло черёмуховым первоцветом! Даже запах дыма и гари перебило, и теперь черёмуховый дух, можно сказать, господствует на всём пожарище. Может быть, как-нибудь также прекрасно и живительно, но для нас неуловимо, пахнет и тот самый невнятно объясняемый нами дух? Только душа, возможно, и чувствует его аромат и – размягчается, утихает, склоняется к смиренности и покладистости. Нам становится легче и приятнее объединяться, уступать друг другу. Хотелось бы, чтобы так и было».
– Эй, как тебя там? Подкинь мне вон ту лопату!
– Она уже моя, на. Поищи другую себе, эй, как тебя там.
– Делай то, что должно, и будь что будет.
– Чиво?
– А время, кричат повсюду, – деньги. И – что́ будет?
– Чиво-о-о?! Ты скока стакано́в тяпнул, паря? Глазюки хмельные и речи плетёшь непонятные.
– Верёвку, говорю, подай: обвяжем камень – вытянем наружу. Теперь понятна речь?
– Э-э-э…
– Бэ-э-э! Верёвку!
«Нет, что ни говорили бы мы, а жизнь сплошь непостижимость и перепутанность тайн и недомолвок. Человек же и вовсе создание не от мира сего,
– Тянем-потянем – вытянуть не можем!
– Можем!
– Поднажали!
– Не идёт! Эй, ещё двое к нам!
– Не зевай!
– Задумался детина в ненастную годину?
– Извините, бывает.
– Ещё поднажали! Гото-о-о-ов!
– А где корни?
– В голове у тебя.
– А на голове листья, что ли, а не волосы?
– Выходит так, паря.
– Значит, скоро зацвету и заблагоухаю.
– Зауха́ешь, заухаешь! Но потом станешь семечком и угодишь в землю.
– Печально. А я думал, одни радости меня ждут.
– Вырастешь деревом – чем не радость?
– Уже и второго хлопца подкопали – шустро верёвки сюда!
– Тянем-потянем!
– Пош-ш-шё-о-ол!
– Отлично: кажись, подладились вместе работа́ть!
– Ничё, живы будем – не помрём.
Глава 75
Уже в потёмках, освещаемые всполохами нараставшего пожарища, откопали и вытянули остальных. Всех четверых перетянули верёвками на волокушах к дороге; с часу на час быть обещанному дирекцией леспромхоза грузовику. Лежали каменные богатыри плечом к плечу, и казалось людям, что посматривали на загоравшиеся в небе звёздочки.
– Верно, наглядеться не могут – столько годов в земле да под листвяком за обшивкой. Всё одно что в плену или тюрьме.
– Такая у них судьбинушка.
– И вскоре снова держать им на своих головах избу и людей.
– Для того, может статья, Бог и создал их. И сказано в древности: каждому – своё.
– Одно слово, го́ловы!
Сами люди поужинали заботливо принесённой новинцами снедью, выпили настойки на кедровых орешках. Сидели кружком на чурбаках возле трепетавшего костерка перед пустым и развороченным местом, на котором совсем недавно стояла изба, а теперь только печь; отдыхали, беседовали, поджидая погрузку.
– Любуюсь, ребята, беляночкой печью. Не печь – чисто церковь, и даже похлеще.
– Что ж, перекрестись.
– Жаль, некрещёный, а иначе бы – за милую душу.
Запел кто-то под боком, однако представилось соработникам, что откуда-то с небес этих родных, хотя и захваченных тьмой, но, зачастую думалось, исконно и неизменно высоких, безмерных над Единкой, долетел голос сей. Молчали и слушали, – то ли небо, вспыхивавшее новыми и всё более яркими звёздочками, то ли душу свою растревоженную, но отчего-то полегчавшую за нынешний вихревой и непростой день, готовую, возможно, вспорхнуть к высям, если своим порывом поспособствует ветер.
Но он утих, наконец, утих.
Или, скорее всего, отхлынул от ещё прохладных маями сибирских вечеров и ночей в свои приютные юга.
– Чуешь, народ, что черёмухи вытворяют? Духовиты и пышны, ровно невестушки на свадьбе.
– Чуешь, чуешь! Голова просто кру́гом от духа.
– Никогда паберега в серёдке мая столь сильно и щедро не пахла и не цвела.
– То Единка с Ангарой и берегами напутствуют нас на добрую жизнь.
– Дай-то бог.
– Чтоб не просто жизнь у нас была, Тихоныч, а сказка?
– Будет тебе, Миха, если захочешь, и присказка, и сказка.
– И конец её.
– Что ж, не без того.
– Тихо! Кажись, зилок подкатывает с большака.
– Точно, тарахтит вдали!
– Неужто дождались?
– Кто научился ждать – обязательно дождётся.
– Свистать всех наверх!
– Нанюхаемся благовоний и напоёмся песен после!
– Раз-два, взяли!
– Перехватили – подня-а-а-ли!