Крабат

«Но, — заключил он, облизывая губы после последнего кусочка, уже наполовину во сне, — когда я дам отсюда дёру, должно быть лето… Пока не цветут луга, не созревает зерно на полях и не плещется рыба в мельничном пруду, никто не уведёт меня отсюда…»

* * *

Сейчас лето, цветут луга, созревает зерно, в мельничном пруду плещется рыба. У Крабата была стычка с Мастером: вместо того чтоб таскать мешки, он прилёг в тени мельницы на траву и заснул, Мастер его застукал и хватил разок суковатой дубинкой.

— Я из тебя это выбью, малец — средь бела дня бездельничать!

Нужно ли Крабату терпеть подобное?

Зимой, возможно, когда ледяной ветер свистит над полями — тогда пришлось бы поджать хвост. Мастер, видно, забыл, что сейчас лето!

Решение Крабата твердо. Ни дня дольше не останется он на этой мельнице! Он прокрадывается в дом, забирает с чердака куртку и шапку, затем ускользает оттуда. Никто не видит его. Мастер заперся в своей комнате, окно завешено от жары платком; мукомолы работают в амбаре и на помоле у поставов, даже у Лышко нет времени озаботиться Крабатом. И всё же юноша чувствует, как за ним тайно наблюдают.

Когда он озирается, то замечает, что на крыше дровяного сарая кто-то сидит и пялится на него: взъерошенный чёрный кот, нездешний — и одноглазый.

Крабат нагибается, швыряет в него камень, прогоняет прочь.

Затем он спешит под защиту ивовых кустов у мельничного пруда. Случайно он видит, что возле берега в воде застыл жирный карп — единственный глаз уставился на Крабата снизу вверх.

Юноше становится не по себе, он поднимает камень, бросает его в рыбу. Карп ныряет, скрывается в зелёной глубине.

Теперь Крабат движется вдоль по Чёрной воде до места в Козельбрухе, которое они называют Пустошь, там он задерживается на несколько мгновений у могилы Тонды. Он смутно вспоминает, что им пришлось похоронить здесь друга одним зимним днём.

Он думает о мёртвом, и вдруг — это случается так неожиданно, что сердце застывает, — хриплое карканье. На изломанной сосне на краю Пустоши сидит неподвижно толстый ворон. Его взгляд направлен на Крабата — и у него нет, юноша замечает это с содроганием, левого глаза.

Крабат понимает теперь, что к чему. Он не рассуждает больше, он бежит отсюда — бежит, сколько хватает ног, вдоль Чёрной воды, вверх по течению.

Когда он в первый раз вынужден приостановиться, потому что совсем запыхался, сквозь вереск змеится гадюка, с шипением поднимает голову, смотрит на него — у неё один глаз! Одноглаза и лиса, высматривающая его из зарослей.

Крабат бежит и останавливается передохнуть, бежит и останавливается. К вечеру достигает он дальнего конца Козельбруха. Когда выйдет на простор — так он надеется — он ускользнёт из лап Мастера. Мимоходом опускает он руки в воду, смачивает лоб и виски. Затем заправляет рубашку в штаны, на бегу она выскользнула, туго затягивает пояс, делает последние несколько шагов — и ужасается.

Вместо того чтобы, как он надеялся, выйти в чисто поле, он выходит на поляну, и посреди этой поляны, безмятежная в вечернем свете, стоит мельница.

Мастер ожидает его у дверей дома.

— А, Крабат, — насмешливо приветствует он его. — Я уже хотел послать тебя искать.

Крабат в ярости, он не может объяснить свою неудачу. На следующий день он убегает снова, на этот раз в самую рань, на рассвете — в обратном направлении, к лесу, через поля и луга, через деревни и посёлки. Он прыгает через ручьи, он пробирается через болота, без отдыха, без остановок. На воронов, гадюк и лис он не обращает внимания; ни на одну рыбу он не смотрит, ни на одну кошку, ни на одну курицу, ни на одного селезня. «Пусть будут одноглазые или двуглазые — по мне хоть и слепые, — думает он. — В этот раз я не позволю себя запутать!»

Однако в конце этого длинного дня он стоит снова перед мельницей в Козельбрухе. Сегодня его встречают мукомолы: Лышко с язвительной речью, остальные в молчании и скорее с состраданием. Крабат близок к отчаянию. Он знает, что должен смириться, но не желает и думать об этом; он пробует в третий раз, этой же ночью.

Побег с мельницы не составляет для него труда — а дальше всё время на Полярную звезду! Пусть он и оступается, пусть наставит себе во мраке шишек и царапин — главное, чтоб никто его не видел, чтоб никто не смог околдовать…

Недалеко от него кричит сыч, затем сова проносится мимо; немного погодя обнаруживает он в свете звёзд старого филина: близко, рукой подать, сидит он на суку и наблюдает за ним — правым глазом, левого у него нет.

Крабат бежит дальше, он падает, запинаясь о корни, оступается в канавы с водой. Он почти уже не удивляется, что с рассветом в третий раз стоит перед мельницей.

В доме в этот час ещё всё тихо, только Юро шумит на кухне, он возится у очага. Крабат слышит его и заходит внутрь.

— Ты был прав, Юро — отсюда невозможно убежать.

Юро даёт ему попить, затем замечает:

— Тебе бы надо умыться сначала, Крабат.

Он помогает Крабату снять мокрую, испачканную кровью и землёй рубашку, он наполняет для него водой чан и говорит затем — серьёзно и без своей обычной дурацкой ухмылки он говорит так: