Крабат

— Давно хотела! Сразу, как только увидела тебя в твоем нелепом парике, Отомар. Почему ты скрывал свое имя? Оно очень красивое. Марек — плохо, ничуть не лучше, чем «доктор Эшке». Ты…

Не договорила, сдвинула очки на лоб, плеснув синим взглядом. Вторая попытка, на этот раз куда более успешная.

…Черная ледяная ночь, бесстрастное звездное небо, белый лед, острый камень. Двое в летных комбинезонах и шлемах застыли в пространстве и во времени, не в силах оторваться друг от друга.

— Не надо, — жалобно попросил Марек, когда наконец-то смог дышать. — Мы же потом не остановимся, Вероника!

Пилот-испытатель услышал собственный голос и по-настоящему испугался. Девушка взяла его за руки, перчатками за перчатки.

— А ты не думай о «потом». И вообще — не думай пока.

Разжав ладонь — правую, она быстро и уверенно пробежалась пальцами по кнопкам на поясе, где блок управления, сначала на своем, потом на его.

— Вот так! Уверен, этой хитрости тебя, Отомар, еще не научили. Запрещенный прием, за подобные вещи у нас с полетов снимают. А теперь приготовься, будем падать на землю. Это недолго, чуть больше минуты, но я успею тебя еще раз поцеловать.

— Как приготовиться? — совсем растерялся Марек.

Синий взгляд внезапно стал очень серьезным.

— Закрой глаза — и не открывай, пока не разрешу. А главное, Отомар, никуда меня не отпускай. Представь, что вокруг смерть, и только я — твоя жизнь.

— Погоди, погоди! — заспешил он. — Падать — зачем? Спустимся вниз, это тоже недолго…

Не договорил, перчатка легла на губы.

— Потому что я так хочу, Отомар Шадовиц.

Ударила голосом:

— Глаза!

Марек зажмурился. Их тела сплелись, губы вновь коснулись губ.

— У каждого есть мечта, — шепнула она, отрываясь на малый миг. — У меня она такая, Отомар. Ты, я — и Небо… Старт!..

Неверная зыбкая твердь ушла из-под, и Марек Шадов провалился в разверзнувшуюся бездну. Метеор, сын Небесного Камня, и Звездная Ящерица ушли в свободный полет.

4

Андреасу Хинтерштойсеру приснился доктор Отто Ган. Как-то странно приснился. Они сидели за большим деревянным столом в «Хофбройхаусе», знаменитой пивной при не менее знаменитой пивоварне, гордости родного Берхтесгадена — там, где пиво согревают, бросая в бочки раскаленные лошадиные подковы. И одновременно — в тесной кабине-кунге «Понтиак-кемпера», тоже за столом, но очень маленьким, как раз на бутылку «Сильванера», что из монастыря Новачелло, — и на два глиняных стаканчика. За окном зеленел склон Lupo-Волка, смешной горушки, на которую можно мочалить с завязанными глазами. А еще Хинтерштойсеру почему-то подумалось, что это не ему доктор снится, а совсем даже наоборот.

— А может, мы оба снимся кому-то третьему? — Отто Ган дернул в улыбке тонкими губами.

От удивления Андреас чуть не разлил пиво из кружки — вино из стаканчика. Возражать, однако, не решился. А вдруг?

— Нас обоих считают сумасшедшими, Андреас. Вам нужна Северная стена, мне Грааль. Вам грозит трибунал, мне — концлагерь, но не это самое плохое.

Сколь ни странен был сон, но на этот раз Хинтерштойсер нашел что сказать.

— А почему сразу — плохое, доктор? И никакие мы не сумасшедшие, ни вы, ни я, ни Тони. Как бы вам объяснить-то, ученому человеку? Вспомнил! Вы же сами нам с Курцем рассказывали про древних германцев. У них, у древних, мальчишке, чтобы взрослым стать, требовалось пройти испытание, вроде экзамена.

— Инициация, — тонкие бесцветные губы дрогнули. — Есть разница, Андреас. После испытания начиналась настоящая жизнь. У нас с вами иначе. Грааль — моя мечта, мое безумие, но больше всего на свете я боюсь его отыскать. Потому что это и будет конец всему.

Хинтерштойсер настолько изумился, что даже не сообразил, чего отхлебнуть довелось: монастырского вина или пива с подковами.

— Чему конец?! Мы с Тони Северную стену возьмем — и дальше помочалим. Да хоть на… на Эверест! Почти девять километров вверх! А что? Генрих Харрер как раз в Гималаи собирается, мы деньжат подзаработаем — и с ним. Вершин много, доктор. А кончатся, мы в Берхтесгадене школу альпинистскую откроем. Или вообще… О! Мы с Тони и с Капитаном Астероидом на Марс полетим, тамошние стенки брать. Только сначала Норванд пройти нужно, иначе никуда пути не будет. Вот и весь сказ!

— Завидую…

Голос Отто Гана прозвучал глухо, словно не за одним столом сидели. А и вправду, уже не за столом. Ни знакомой пивной, ни чудо-машины «Понтиак-кемпер». Снег словно на склоне Эйгера, камень во льду, чуть поодаль — темный зев пещеры. И доктор не в костюме, в расстегнутом зимнем пальто. Без шляпы, а в руке — вот тебе и на! — шприц.

— Вы правы, Андреас. Гор много, но Грааль — истинный! — всего один. Как и моя жизнь. Только Грааль вечен…

Плохо сказал, неправильно. А пуще того Хинтерштойсеру не понравился шприц. Для чего он? Отто Ган хоть и доктор, но историк, не врач. И пещера по душе не пришлась, мрачная, словно вход в Нифльхель, Землю Мрака.

И тут Андреас все понял. Это и вправду — не его сон. И не Отто Гана. И сон ли вообще?

Хинтерштойсер выдернул шприц из докторской ладони, словно редиску с грядки. Поднял Отта Гана за плечи, встряхнул от души.