Крабат

Вино в это Богоявление было не хуже, чем обычно. Однако радоваться сегодня у парней не получалось, в этом был виноват Мертен. Молча он делал весь день свою работу, молча обедал, молча стоял рядом, когда валяли Витко; теперь он сидел на мучном ларе, безучастный и застывший, как каменный, и не было ничего - ничего, что могло бы его заставить нарушить молчание.

- Эй! - сказал Лышко. - Ты чего как мышь на крупу дуешься! - со смехом он протянул ему наполненный стакан. - Нахлещись, Мертен - только избавь нас от этой Страстной пятницы на твоём лице!

Мертен поднялся. Не проронив ни слова, он шагнул к Лышко и выбил вино у него из руки. Затем оба встали напротив друг друга, глаза в глаза. Лышко весь взмок, парни затаили дыхание.

Было тихо в мукомольне, тихо, как в могиле.

Тут они услышали снаружи, в коридоре, негромкое топанье, оно нерешительно приближалось. Все, даже Мертен и Лышко, взглянули на дверь - и Крабат, который был ближе всего к ней, открыл.

На пороге стоял Лобош, босой, завёрнутый в одеяло.

- Ты это, мавританский король?

- Да - я, - сказал Лобош. - Мне страшно одному на чердаке. Вы не хотите идти спать?

Как летают на крыльях

Этот Лобош! С первого дня он всем понравился. Даже Мертен был приветлив с ним, хотя свою приветливость выказывал без слов: кивком в крайнем случае, взглядом, движением руки.

От остальных Мертен, напротив, закрылся наглухо. Он делал свою работу, он участвовал в дневных делах, он не артачился, не спорил ни с одним распоряжением, от Мастера ли, от старшего ли подмастерья, - но он не говорил. Ни с кем и никогда. Даже по пятничным вечерам, когда Мастер опрашивал их по Корактору, Мертен хранил молчание, которое наложил на себя с новогоднего дня. Мастер принял это спокойно. "Вы же знаете, - пояснил он подмастерьям, - что это в вашей воле, усердствовать ли в Тайной науке или нет - и насколько: мне это без разницы".

Крабат беспокоился за Мертена. Ему казалось, что стоит попытаться с ним поговорить. В один из следующих дней вышло так, что ему с Петером и Мертеном надо было перелопатить зерно в хранилище. Едва только они начали, как к ним поднялся Ханцо и забрал Петара в конюшню.

- Продолжайте тут пока что одни! Как только внизу кто-то освободится, я пошлю его сюда наверх.

- Да уж конечно, - сказал Крабат.

Он подождал, пока Ханцо с Петаром удалятся и дверь за ними закроется; тогда он поставил свою лопату для зерна в угол и, положив Мертену руку на плечо, заметил:

- Ты знаешь, что Михал сказал мне?

Мертен повернул к нему лицо и посмотрел на него.

- Мёртвые мертвы, - сказал Крабат. - Он говорил мне это два раза, а во второй раз он прибавил: кто умирает на мельнице в Козельбрухе, будет забыт, как если бы его никогда не было; только так остальным можно жить дальше - а жить дальше надо.

Мертен спокойно его выслушал. Потом взял руку Крабата, которая всё ещё лежала на его плече. Молча он снял её, затем продолжил свою работу.

Крабат совсем не представлял, что делать с Мертеном. Как вести себя с ним? Тонда бы точно смог ему посоветовать, Михал, возможно, тоже. Теперь Крабат остался один, и это было непросто.

Счастье, что у него был Лобош!

Мелкому приходилось ни капли не лучше, чем всем ученикам до него. Едва ли он выдержал бы на мельнице первое время, если бы Крабат ему не помогал - и Крабат помогал ему.

Ему удавалось так подстроить, что время от времени за работой он сталкивался с Лобошом - не слишком часто и будто так получилось по чистой случайности. Он останавливался возле Лобоша, они обменивались несколькими словами, он клал руку мальчишке на плечо и вливал в него силу - по примеру Тонды и памятуя об одном пятничном вечере.

- Но не подавай виду! - внушал он Лобошу. - Следи, чтобы Мастер про это не узнал - и Лышко тоже, он ему всё доносит.

- А это запрещено, чтоб ты мне помогал? - спросил Лобош. - Что случится, если кто-то про тебя разгадает?

- Об этом, - ответил Крабат, - тебе не надо тревожиться. Главное, не выдай себя!

Лобош, как ни мал он был, мгновенно схватывал, в чём суть. Он с блеском справлялся со своей ролью, о которой знали лишь они двое - знали, что перед остальными он притворялся, когда в действительности не было и вполовину так плохо. Он охал и стонал от каждого пустячного дела за милую душу. Ни одного вечера не проходило, чтоб он не смывался из-за стола к своим нарам, едва в силах вскарабкаться по лестнице на чердак; ни одного утра, чтоб уже за завтраком он не выглядел таким усталым, будто сейчас упадёт со стула.

Но он был не только светлой головой и прекрасным актёром. Это выяснилось двумя неделями позже: Крабат подошёл, пока Лобош возился за мельницей, сбивая наледь.

- Я хочу у тебя кое-что спросить, - начал мелкий. - Ты мне ответишь?

- Если смогу... - заметил Крабат.

- Ты вот мне помогаешь с тех пор как я здесь, на мельнице, - сказал Лобош, - и помогаешь несмотря на то, что Мастер не должен знать, ведь иначе у тебя будут неприятности - это же так и есть, это как два и два сложить...

- Это то, - перебил его Крабат, - о чём ты хотел меня спросить?

- Нет, - сказал Лобош, - вопрос сейчас будет.