— Да все в порядке. Джакомо ужин приготовил.
Хинтерштойсер от удивления даже открыл глаза, но тут же все понял. Оба, полиглот и рыжий, были рядом. Джакомо стоял, Чезаре честно пытался держаться на ногах, цепляясь за каменный выступ. Поверх окровавленной повязки кое-как пристроилась вязаная шапочка с помпоном.
— A proposito di unguento, — непривычно тихо, осенней пчелой, прогудел рыжий. — Pomata raccontare! Molto, molto buono!
Джакомо кивнул:
— Да, конечно… Ребята, у нас есть отличная мазь от ушибов. Два часа — и все, как рукой. Сейчас принесу.
Андреас прикинул, что придется снимать свитер вместе с рубашкой, заранее вздрогнул.
— Неси!
Все было бессмысленно, и Хинтерштойсер это прекрасно понимал. Траверс обратно уже не пройти. Остается искать обход, дюльферять вниз, тычась из стороны в сторону слепыми беспомощными щенками. Бесполезно, склон практически отвесный, не пройти, не зацепиться. Разве что дальним крюком, через Первое Ледовое, но Чезаре нужен врач, и чем скорее, тем лучше. Если (когда!) свалится, далеко не унести.
Вспомнилась смотровая площадка отеля. Каменный парапет, стулья, зонтики. Подзорные трубы. Весь день постояльцы от них, поди, не отлипали, любовались под свежее пиво с солеными сухариками. Репортеры исписывали листок за листком, составляли тексты телеграмм, брокеры принимали ставки, просто любопытствующие охали и ахали, тыча свернутыми газетами в сторону склона. Каждому свое!
Хелена наверняка тоже там, но смотрит не на них, а на «эскадрилью». Ей фильм снимать, хороший фильм. Там будут горы, снег и много крупных планов. Художнику без разницы, кто его натурщик, эсэсовец, «болотный солдат» или покалеченный горный стрелок двадцати трех лет от роду. Но эсэсовцы — они фактурнее, киногеничнее, им каждый кинотеатр в Рейхе будет рад. А ему, дезертиру, даже надпись «The End» не положена. Только нетронутый снег — и пустое небо. Драккар не пристанет к янтарному пирсу.
Он честно пытался заставить себя думать о чем-то другом, хотя бы о завтрашнем утре, но стало еще хуже. Когда рассветет, все, даже Курц, будут смотреть на него, Андреаса Хинтерштойсера. Что им сказать? А главное — что сделать?
Тяжелый сон накрыл его вязким влажным одеялом, но Хинтерштойсер все не мог успокоиться, все искал ответ. Не находил, отчаивался. И снова искал.
…И только когда за окном стемнело, и тени на полу сомкнулись густым черным ковром, женщина поняла, чего не достает в ее Замке: напольных часов — с медным маятником, больших, со шкаф размером. Самое им место слева от двери, от дальнего же окна — справа. Негромкое «тик-так!» распугивало бы тишину, а ежечасное гулкое «бом-м-м! бом-м-м!» бодрило бы, не позволяя уснуть. Но часы имелись лишь наручные, на тонком золотом браслете, бесшумные и бесполезные.
Когда она первый раз поднялась по скрипучей внешней лестнице, стараясь не касаться грязных, давно не крашенных перил, ей подумалось, что внутри нет даже электричества, только керосиновая лампа, а то и подсвечник с пыльным огарком. Ошиблась. По стенам змеилась новая проводка, а ламп было целых две — люстра под потолком и бра над железной кроватью, тоже современные, не в тон эпохе. Ничто не мешало щелкнуть выключателем, достать недочитанную «Le Matin», и под очередную сигарету (уже полпачки! боже!) прочесть о чем-нибудь совершенно постороннем. Допустим, о грандиозном скандале, устроенном великой Кирией в Мельбурне во время выступления в зале Элизабет Мердок. Лирико-драматическое сопрано учиняет драку с рукоприкладством прямо на сцене. Браво! Бис! Репортаж на всю полосу!..
Свет, однако, женщина включать не стала. Зажигалку спрятала, отставив подальше недопитую бутылку, и устроилась в глубоком продавленном кресле. Укрылась одеялом, положила «парабеллум» под руку. Чувствовала — придут, и скоро, до ночи ждать не станут. Что ж, она готова. «Пульверизатор», толстая стальная труба, похожая одновременно на ручной фонарик и на маленькую турбину, направлен точно на середину двери. Все по инструкции: расстояние, диаметр «зоны пульверизации», характер горной породы. С последним решилось просто, режим «Прочее», расстояние же выставлено впритык к противоположной стене — той, что за дверью. Что из этого всего выйдет, женщина даже не представляла, но «измельчать» собственный Замок ей не хотелось. А если не сработает… Пистолет под рукой, патроны тоже.
С рукоятками и верньерами она разобралась, вывинтила предохранительный колпачок, нажала на кнопку. «Турбина» осталась недвижной и безгласной, но на левом боку вспыхнула маленькая красная лампочка — предварительная готовность.