Козлоногий Бог

Хью не стал ничего объяснять и Мона никак не прокомментировала увиденное. Это было излишне. Он поставил ее в одном конце поляны и занял свое место на другом, и недавно взошедшая Луна сияла позади него. Затем он стал ждать, пока на него снизойдет вдохновение, ибо он не представлял себе, как именно должен выглядеть ритуал Пана.

Стоя в тишине, они ждали, и хотя время шло, не возникало ощущения, что оно тянется слишком медленно. Они оба думали о древних ритуалах Элевсина и гадали, в какой бы форме на них могла снизойти сила. Хью пошевелился лишь один раз, вскинув руки в призывном жесте. Мона оставалась неподвижной. Земля под их ногами напиталась дневным теплом, хотя воздух начинал медленно охлаждаться под воздействием вечерней сырости.

Мысли Хью вернулись к его видению о греческих холмах: возможно, там он сможет нащупать след. В своей голове он отправился по пути из своих сновидений, наверх по крутому склону, сквозь редкий лес, но затем, практически случайно, он вошел в более густой лес и ощутил приступ холодного страха, который притаился там в ожидании его прихода. Он почувствовал, будто бы чья-то рука вцепилась в его солнечное сплетение и по всему его телу пробежала дрожь. Он посмотрел на свисающие части одеяния Моны и понял, что она тоже дрожала. Затем он увидел между ними дорожку из бледного золотистого света, но свет этот не был лунным.

В узком пространстве между окружавшими их тисами поднялся ветер и едва заметное дуновение прохладного ветерка стало мягко прикасаться к ним, как если бы пытаясь их прочувствовать, затем остановилось, потом снова начало двигаться и после исчезло совсем. После этого температура воздуха вокруг них начала подниматься. Она росла так быстро и неуклонно, что Хью невольно задумался, а не попали ли они и в самом деле в тот самый ад, о котором пророчествовали священники; он почувствовал, как на его голой, не прикрытой оленьей шкурой груди выступил пот; ему стало тяжело дышать и дыхание его стало неглубоким и быстрым. Полоса света с земли поднялся чуть выше бедер. Она притягивала его к Моне также, как ток притягивает человека к проводящему рельсу. Притяжение было намного более сильным, чем он ожидал, и это вызвало новый укол страха.

Затем пространство начало заполняться светом, заглушившим удручающий жар, так что теперь они были заняты только этим светом и напрочь забыли о духоте. Свет был странным, он не был ни солнечным, ни лунным, ни звездным; полоса, в большей степени серебристая, чем золотая, и к тому же сияющая; но при этом куда менее серебристая, нежели лунный свет или свет звезд. И в этом свете отражалось все сущее. Земля неслась в космосе по большой кривой, а на ней росла их роща. Вокруг нее кружились планеты, а она была окольцована, словно Сатурн, светящейся полосой. Это была аура земли и внутри нее протекала их жизнь. Эти полосы света точно также были нужны для дыхания их психическому я, как физическому я была нужна атмосфера. И внутри земли находилась ее душа, живая и разумная, и из нее проистекала их жизненная сила.

Мона знала, что эти вещи существовали всегда, хоть они и не замечали их в своем нормальном состоянии сознания; но Хью казалось, что они возникли после инвокации и, почувствовав, как огромная вращающаяся сфера движется вокруг него, он на краткий миг ощутил свою божественную природу.

Затем свет снова сконцентрировался на поляне, оставляя позади, словно отступающий прилив, воспоминания об окружающей их бесконечности, которые никогда не будут стерты насовсем. Навсегда изменившись, Хью будет жить свою жизнь с этим пониманием и оценивать все происходящее в соответствии с ним.

Поляна была мягко освещена, земля была очень горячей, и полоса, сияющая золотом, тянулась, словно светящийся дым, от Хью к Моне, огибая колонну, конусообразный верх которой возвышался прямо над ней. Позади Хью светила взошедшая Луна и лицо его было скрыто в темноте, зато Мону было ясно видно в лунном свете. Он видел ее глаза, но она не видела его, и в итоге взгляд ее стал пустым, как если бы она смотрела на нечто, находившееся за его спиной. Возможно, так оно и было: ибо в этот момент начало постепенно пробуждаться самосознание и Хью понял, что за ним находилось нечто огромное и затмевающее собой всё, и что из него и исходила та полоса света, которая проходила через него и освещала Мону. Он почувствовал, что становится всё больше и больше, и готов вот-вот разорваться под действием той силы, которая наполняла его. Он возвышался над всем и голова его доставала до звезд; под ним лежали в темноте и Мона, и земля. Но к изгибу земли уже подкрадывалась линия надвигающегося рассвета. На краю его сознания мелькнула мысль, не провели ли они в роще всю ночь, забыв о времени; но затем он понял, что это был не земной рассвет, а приход Солнечного Бога.