Козерог и Шурочка

Впервые после зимних холодов Станислав Игоревич оставил домашние двери распахнутыми настежь. В помещение с улицы тотчас ворвались весенние запахи и звуки. Свежий ветерок по-хозяйски колыхнул кружевные занавески, принеся с собой весёлый гомон птиц и усердный стук пёстрого дятла, пристроившегося на сухом дереве в саду.

Весна в этом году наступила ранняя, но погода ещё не устоялась: вчера весь день лил проливной дождь, а сегодня термометр с утра показывал 18 градусов тепла. И как видно, это ещё не предел, потому что даже взглянуть в высокое пронзительно синее небо без прищура было невозможно. И это при том, что Станислав Игоревич носил очки для зрения с затемнёнными стёклами.

Неожиданно он почувствовал в области сердца щемящую боль. Но эта боль не имела ничего общего с той, когда по-настоящему прихватывало сердце после тяжёлой операции на нём. Это было что-то другое, что пока не поддавалось разумному объяснению. «Должно быть, – с горькой усмешкой подумал Станислав Игоревич, – сказывается весна». Большего объяснения своему состоянию он не нашёл и, посмеиваясь, вернулся на веранду.

На полу яркими пятнами горели жёлтые разводы солнечного света. Он снял со стены гитару, присел на продавленный диван и негромко запел первое, что пришло на ум:

Для меня нет тебя прекрасней,

Но ловлю я твой взор напрасно.

Как виденье, неуловима,

Каждый день ты проходишь мимо.

Станислав Игоревич поймал себя на мысли, что и самому странно слышать именно эту песнь, которая неизвестно по какой причине пришла в голову. Он на яростной ноте закончил аккорд, отложил гитару, и уже собрался идти жарить себе на завтрак яичницу с салом, но неожиданно услышал звук мотора. Он взглянул в окно. Машины в их тихий переулок заезжали редко, а тут сразу полицейский «УАЗик». Станиславу Игоревичу стало любопытно, и он задержался на веранде, чтобы прояснить ситуацию.

Старый кот Ворчун, который сидел у дороги на припёке и, журясь, умывался обслюнявленной лапкой, удивлённо застыл в такой позе, а уже через секунду галопом мчался к высокой берёзе. Стремительно забравшись на неё, Ворчун затаился среди ветвей. На его беду машина остановилась как раз под берёзой, у калитки его хозяйки, и кот, обмирая от страха, принялся заранее страшно мяукать, блестя круглыми зелёными глазами.

Из машины неуклюже выбрались двое рослых полицейских с автоматами и, не обращая внимания на перепуганного кота, скрылись в доме. Ворчун сразу успокоился: улёгся на толстый сук и принялся с любопытством поглядывать вниз.

С не меньшей заинтересованностью наблюдал за происходящим и Станислав Игоревич. Он даже присвистнул от изумления, когда полицейские вывели в наручниках задержанного ими мужчину. Это был Надир, гастарбайтер из ближнего зарубежья, уже более года сожительствующий с его соседкой одинокой и бездетной Евгенией. Надира грубо втолкнули в машину с зарешеченными окнами и полицейские уехали.

Евгения постояла ещё немного, провожая глазами машину, затем позвала кота и в его сопровождении направилась домой. Но на полпути она почему-то передумала идти к себе и завернула к калитке соседа.

Станислав Игоревич испуганно отпрянул от окна, чтобы Евгения не подумала, что он злорадствует. Схватив на ходу гитару, он едва успел плюхнуться на диван, как в дверях появилась её крепкая фигура, вызывающе обтянутая тесным халатом.

– Всё поёшь? – усмешливо спросила Евгения, с интересом огляделась и аккуратно присела на краешек стула, выставив напоказ округлые колени.

– А чего мне холостому и неженатому ещё делать?! – хохотнул ей в тон Станислав Игоревич, вобрав одним взглядом и полные колени, и обширные груди и фингал под глазом.

– А чего не спрашиваешь, кто меня так уделал? – спросила она кокетливо, ведя свою игру.

– Знамо кто, – не смог сдержать торжествующей улыбки Станислав Игоревич. – Твой зарубежный кавалер. Должно быть, уже хозяином себя почувствовал в чужом доме.

– Уж так почувствовал, что не запряг, а уже оседлал, – ответила дерзкая на язык Евгения, сверкнув на него шальными глазами. – Только он чуток ошибся. Это у них бабы в подчинении находятся, а у нас такое не прокатит. Ревновал меня страсть. Терпела только из-за того, что при нём с деньгами повольнее стало. А вчера совсем с катушек слетел, вздумал руку на меня поднять. Идиот! Участковый сказал, что теперь его из страны выдворят.

Она поелозила пышным задом на стуле. Уголки халата съехали вниз, обнажив её бледные бёдра намного выше колен.

– Игоревич, – с напором сказала Евгения, и маняще поиграла бровями, – может, это… старое вспомним? Мы же с тобой всё-таки не чужие. Или осерчал?

Станислав Игоревич мягко улыбнулся, снял очки и принялся не спеша вытирать линзы рубахой. Близоруко щуря глаза, он ласково глядел на Евгению, вспоминая её трогательную заботу о нём, ежевечерние совместные прогулки в парке и жаркие объятия по ночам. Такое разве забудешь?