Ковыль

– Ну, дядя, посмотри же! Какой узорчик у меня получился! Ну, правда же, красиво?

– А у меня вот сто, – хвалилась Юля, показывая мокрую жёлтую уточку.

Только у Валентининых девочек ничего не было.

– Ну уж, – не выдержала она и поделилась обидой с Софьей, – могла бы мама подумать и про своих внучек.

Негромко сказала, но Лукерья услышала. Взвинченная долгой отлучкой мужа и подзаряженная двумя рюмками водки, она высказалась во весь голос:

– Ну дак: вы же тут никто! Чужие!

– Кто чужие? – вопросил Афоня. – Мы?!

– Нет, мы, – попытался шуткой замять вопрос Анатолий.

– Порядочных людей здесь нету, – продолжала Лукерья, – все сволочи!

– Ну! Полегче! – возмутилась Светлана. – Вас сюда силком не тащили, нечего было к сволочам ехать. Пить и жрать, небось, никто не отказывается!

– Кто сказал: «Сволочь»? – прогудел Кузьма, поднимая голову.

Он попытался встать, но не сумел, смахнул только на землю сковородку и стакан. Сковорода загремела, стакан разбился, из него брызнули остатки пива – Нине на платье.

– Вот гад! – Она схватила брата за руку двумя руками и предупредила: – Папа идёт!

Так она в детстве пугала Ваню, когда он переставал подчиняться своей няньке. Поднявшийся на ноги Кузьма снова сел, тараща глаза:

– Где?

Петька с Афоней разом подскочили к Анатолию, думая, что он примет сторону жены и тоже начнёт крыть почём зря Дарьину родову. Но Анатолий втянул голову в плечи и прикрыл голову обеими руками.

– Дай ему! – всё же посоветовал Афоня Петьке. Петька стоял ближе.

– Я те дам! – Светлана выпрямилась сзади. – Так дам, что вылетишь вон!

Заспанные Иван с Натальей вышли из своего убежища и остановились в недоумении. Сенька-киношник засучивал рукава:

– Погоди, Ванюха, я им… Тебя обидеть не допущу!

– Сеня, – Иван поймал за локоть бывшего однокашника, – уймись. Лучше объясни, что здесь происходит?

– Наших бьют!

– Ти-ха! – пытался навести порядок Валеев. – Не хулиганить!

Сонька вцепилась в Афоню:

– Сядь, падла! Кому говорю? Сядь!

Афоня подчинился, плюхнулся на табурет, но при этом, будто нечаянно, махнул рукой и заехал своей разлюбезной в ухо. Она стерпела во имя общего замирения и не отцепилась.

– Дождётесь, – гнула свою линию Лукерья, показывая сразу два кукиша, – вот этого!

– Точно, – поддержал её Петька, – с таким жмотом построй коммунизм!

– Ах вы… – Светлана окатила их отборным матом.

Никогда не думал Егор Кузьмич, что в бухгалтериях такие слова знают. Когда он подошёл к столу, стало чуть тише. Ни на кого не глядя, Егор Кузьмич вынул из кармана кисет вздрагивающей рукой, сел на свободное место, оторвал лоскуток от свёрнутой газеты и стал готовить самокрутку. Кругом ждали, что скажет хозяин, стало тихо. Дремавший перед тем Зотов пробудился, как началась кутерьма, теперь проморгался окончательно:

– Евонное дело. Хозяин – барин. Я бы нашёл, тогды бы тоже распоряжался без указаниев.

– Молчал бы, старый дурак, – не оставила и его без внимания Лукерья.

– У-у, – прорычал Кузьма и смахнул со стола всё, что загребла рука.

Но это был последний гром, после которого наступило затишье.

Сбруев облизал самокрутку, вставил в рот, стал шарить по карманам спички.

Конечно, думал он, следовало ожидать ругани. Но что он мог сделать? Разделить деньги на всех поровну? Ну, нет! Совсем не давать? Объявить, чтобы не ждали, как Лушка подсказывает? Поил, кормил вдосталь, а теперь, мол, ступайте прочь? Тоже не по-людски. Кто подскажет, как быть? У кого трезвая голова, у Вани? Нет, младшего в это скандальное дело впутывать грешно.

– Баню надобно истопить, – неожиданно для всех подытожил Егор Кузьмич.

Будто груз снял с плеч – пятница шла на убыль, а суббота – банный день. Вот именно: истопить баню, а тогда и решится вопрос. Как решится и почему именно после бани, никто не смог бы объяснить, но наступило умиротворение, и все начали понемногу расходиться.

Валеев держался за локти сразу двоих – Нечая и Лунёва, трудно нёс свой живот и говорил, прерываясь одышкой:

– Вы молодёжь, с народом… п-фу-у… этим – построже. Руководить… пых… Главное – воли не давать… На шею сядут.

Лукерья напоследок выпила залпом ещё рюмку водки, попавшую под руку, для успокоения и пошла вон, не прощаясь, твёрдо вколачивая каблуки в землю.

– Нас подожди, – окликнула её Софья, но Лукерья не оглянулась и не притормозила, словно бы не слышала.

В гостинице она обругала новую дежурную – старушки уже поменялись – за то, что в номерах не было ни ванны, ни душа. Общий душ был на первом этаже, но работал всего два часа в сутки, да и то не каждый день – так распорядилась чья-то руководящая голова. Проверила вещи в чемодане: если Александр направился к женщине, то кое-что должен с собой взять. Но всё было на месте. И коньяк заграничный в плоской бутылочке тоже цел. Напиться, что ли, чтоб чертям тошно стало, и задать ему, когда явится?

Отдалённо ударили склянки, Александр вздрогнул и, ещё не разлепив глаза, оказался на ногах. Автоматически глянул на часы – девятнадцать пятьдесят три. Когда засыпал, тоже по привычке смотрел на циферблат. Тогда было девятнадцать пятьдесят. Всего три минуты спал?!