Ковчег

— Ах вот как, — Занудин задумался. — Ну, а скажем — власть, деньги…

— Я, Женщина, Жертва.

— Долголетие, медицина.

— Жертва, Женщина.

— Религия.

— Я, Жертва.

— Мгм…

— Все условно, повторяю вам. Не изощряйтесь. Если нужно — у нас полная взаимозаменяемость. Все мы, тык-скать, ваяем сообща.

— И Панки тоже… ваяют? — не унимался Занудин.

— Вот уж не дают они вам покоя. Да, панк-движение — это глупость по сравнению с прочим. Но в то же время это символ. Когда-то основоположники панка взяли и прокрутили «кино про рок-н-ролл» назад, чтобы найти тот порог, о который споткнулась музыка и, на их взгляд, пошла «не туда». Это, если разобраться, очень созвучно нашему общему делу. Сколько раз мир людей споткнулся в перспективе своего триумфа — ровно столько же подножек обязаны разобрать мы по косточкам. Дабы знать, что лечить, а что ампутировать! Но тут еще и другой момент…

— Интересно, какой, — пробурчал Занудин, то ли удрученный тем фактом, что Панки, оказывается, не обыкновенные хулиганы, а компиляторы, то ли начиная попросту уставать от всей этой фантастики.

— Если вам так больше понравится, компиляторов можно поделить даже не на две, а на три категории: контактеры, компоновщики и… раздолбаи.

— Раздолбаи? — встрепенулся Занудин.

— Ну да. Вот Панки и есть раздолбаи, — Поэт вяло захихикал. — Но только раз уж взаимозаменяемость — пускай во всем, не так ли? Раздолбаем может побыть каждый, когда это ему станет нужно.

— Что вы имеете в виду?

— Ну-у, никто из нас не прочь и дурака повалять, Занудин. И вот уж чего нет в «Ковчеге», так это культа самой работы. Раздолбайский образ жизни — у кого-то ярче выраженный (пример: Панки), у кого-то нет — помогает установить пусть эфемерное, и все-таки равновесие. Вероятно, персонал инженерного отдела, десять лет кряду модернизирующий привод какой-нибудь там газонокосилки, и позволяет себе быть серьезными до безобразия. Мы же — ставящие перед собою цель переделать, ни много ни мало, мироустройство! — напротив, так не можем. Нонсенс? Только подобным образом и удается завуалировать от гипотетического стороннего взгляда наши мистерии, а вместе с тем — получить разрядку и самим защититься от помешательства.

— Как?! Вас тоже посещают страхи, что ваш рассудок под угрозой? — поразился Занудин.

— Я и все остальные тут — такие же люди, как вы, Занудин… По крайней мере, когда я заглядываю утром в зеркало, я вижу хоть и не распрекрасное, но все же человеческое лицо. И буду чрезмерно озадачен, если вдруг откроется, что вы принимаете меня за чудовище из потустороннего мира.

Занудин вымученно улыбнулся шутке пьяного Поэта.

— Так вот, что касается Панков, — продолжал Поэт. — Они тоже делают часть общей работы. Да, они не «передовики», но все-таки способны приносить некоторую пользу. Во всяком случае, компонуя картину будущего Совершенного Мира, мы не вправе пренебрегать ничем, никакими доступными нам источниками. Потому что ничтожное и великое всегда идет рука об руку — запомните это! Истинным тайнам больше всего подходят одеяния абсурда. И вся эксцентричность, все раздолбайство и весь гротеск, что бросаются вам в глаза в стенах «Ковчега» — только прием, порожденный необходимостью. Уловка!

— И как вы думаете, вы найдете рецепт этого… Совершенного Мира? — робко спросил Занудин.

— Будьте с нами — тогда мы найдем его вместе! — выпалил Поэт, и его красное от выпитого лицо еще сильнее зарделось от напыщенности.

— А кто же, после всего вами сказанного, я? — задал вопрос Занудин и замер. — Раздолбай?..

— Нет. Какой же вы раздолбай? Наверное, я не очень доходчиво объяснял, — Поэт вздохнул. — Раздолбаи — это компиляторы, которые так искусно маскируют свою работу, что зачастую переигрывают. Раздолбайство — защитное состояние, к которому можно прибегать от случая к случаю. Либо же находиться в нем практически безвылазно. Юные Панки, наиболее уязвимые из нас, так и поступают — то есть раздолбайствуют всегда, маленькие ублюдки. А что касается вас, Занудин… ваш статус в «Ковчеге» мне, право, определить пока затруднительно. Вы…

И в этот момент совершенно неожиданно произошла странная штука, очень смахивающая на розыгрыш. Не закончив фразы, Поэт попросту заснул! Голова безжизненно рухнула поверх скрещенных на столе рук, плечи и бока задрожали в такт заклокотавшему храпу.

— Спокойной ночи, — озадаченно промямлил Занудин.

«ЗАНУДА… ЗАНУДА…» — послышался в ответ чей-то утробный голос.

Занудин привстал с места и склонился над Поэтом — тот спал мертвецким сном, большей уверенности быть не могло.

— Ну, конечно… он к тому же и чревовещатель…

«ЗАНУДА… ЗАНУДА…» — послышалось вновь.

«ЗА-НУ-ДА!»

— А! — подскочил на месте Занудин и нервно облизал пересохшие за время сна губы…

— Зануда, — повторил дядюшка Ной, теребя Занудина за плечо.

— Что??

Убедившись, что Занудин проснулся, дядюшка Ной вернулся в свое кресло у камина.

— Бока заболят. Поднимайтесь отдыхать к себе. Мы и так с вами сегодня засиделись, — старик, почмокав губами, продемонстрировал широкий и длительный зевок.