Ковчег завета

Именно в этом, взлелеянном подобными ужасами эмоциональном климате пришлось мне вести предварительное исследование предмета, тесно связанного с последним эфиопским императором и с династией Соломона, к которой он принадлежал. Насколько тесна эта связь, стало ясно, когда один знакомый передал мне копию документа, подготовленного во время пика власти и популярности Хайле Селассие, — пересмотренной Конституции 1955 года. Созданный с целью побудить «современного эфиопа приучиться к участию в управлении всеми государственными ведомствами» и «в величественной миссии, которую в прошлом эфиопские сюзерены должны были выполнять в одиночестве», этот примечательный законодательный акт содержал, тем не менее, следующее недвусмысленное подтверждение извечного монаршего божественного права править:

«Императорское достоинство навечно закрепляется за династией Хайле Селассие I, родословная которого прямо восходит к династии Менелика I, сына царицы Эфиопии, царицы Савской и царя Иерусалима Соломона… В силу Его Императорской Крови, а также полученного Им помазания, личность Императора священна, Его Достоинство неприкосновенно, а Его Власть неоспорима».

Вскоре я убедился в том, что наш гид в Аксуме Зелелеу был прав по крайней мере в одном: император притязал-таки на то, что является двести двадцать пятым потомком Менелика по прямой линии. Больше того, лишь немногие из тех, с кем я беседовал в Аддис-Абебе, даже самые революционные из них, сомневались всерьез в сакральной генеалогии Соломоновой династии. Даже шептались о том, что президент Менгисту сам стащил кольцо Соломона с пальца мертвого Хайле Селассие и теперь носил его на среднем пальце руки, как если бы надеялся обрести с его помощью хоть часть харизмы и магических способностей, приписывавшихся предшественнику.

Подобные перешептывания и слухи представляли немалый интерес. Однако они не удовлетворили моего желания получить достоверную информацию о ковчеге завета и его мистической связи с низложенной «династией Хайле Селассие I». Проблема состояла в том, что большинство из моих эфиопских собеседников были слишком напуганы, чтобы поведать мне все, что знали, и замолкали, как только я упоминал ковчег, покойного императора или что-то, связанное с предреволюционным периодом, могущее быть истолковано как подстрекательство. Поэтому я добился некоторого успеха только после прибытия в Аддис-Абебу из Англии знающего коллеги — профессора Ричарда Пэнкхерста, которому я предложил стать соавтором книги, готовившейся мной для эфиопского правительства.

Внук знаменитой английской суфражистки Эммелин Пэнкхерст и сын Сильвии Пэнкхерст, героически сражавшейся на стороне абиссинского сопротивления во время итальянской оккупации в 30-е годы, Ричард был и остается ведущим историком — специалистом по Эфиопии. Во времена императора Хайле Селассие он основал весьма уважаемый Институт эфиопских исследований при университете Аддис-Абебы. Вскоре после революции 1974 года он вместе с семьей уехал из страны и теперь жаждал вернуться к работе. Поэтому план нашей книги вполне отвечал его интересам, и он взял отпуск в Королевском Азиатском обществе в Лондоне, с тем чтобы обсудить наше сотрудничество в работе над книгой.

Это был высокий, но довольно сутулый мужчина далеко за сорок, с застенчивыми, почти извиняющимися манерами, скрывавшими, как я убедился позже, большую самоуверенность и необычайное чувство юмора. Его знания эфиопской истории были всеобъемлющими, и первым делом я обсудил с ним проблему ковчега завета и явно несуразное утверждение о том, что он может храниться в Аксуме. Считает ли он вообще, что это предание имеет реальное основание?