Ковчег Спасения

Они остановились в арке дверного проема, отделанной черным мрамором. Хи распахнул дверь и пригласил Клавейна в комнату без окон, которая неуловимо напоминала склеп.

— Зачем вам это понадобилось?

— Чтобы простить самого себя, разумеется. Это что-то вроде награды через наказание. Мы переживаем трудные времена, и все-таки срок жизни людей сильно увеличился. Прежде человек нес печать тяжкого преступления всю жизнь — или, по крайней мере, библейские семьдесят лет. Такова была средняя ее продолжительность. Но сейчас мы живем веками. Разве память о единственном недостойном поступке может сохраняться так долго?

— Вы сказали, несколько…

— Именно так. Я поставил свою подпись под многими низкими деяниями… — он подошел к грубо спаянной металлической коробке, которая возвышалась посередине комнаты, как стела. — Дело не в этом. Почему поступки меня-нынешнего должны определяться поступками меня-прошлого? Сомневаюсь, что в моем теле есть хоть один атом, который остался с тех времен. Даже воспоминаний сохранилось очень немного.

— Преступное прошлое не обещает высокой нравственности в будущем.

— Разумеется, нет. Но есть такая вещь, как свобода воли. Мы не обязаны быть марионетками своего прошлого.

Он смолк и коснулся ящика. Клавейн понял, что этот предмет повторяет пропорции и размеры паланкина — разновидности устройства для путешествий, которыми до сих пор пользовались герметики.

Хи глубоко вздохнул.

— Сто лет назад я смирился с тем, что сделал, мистер Клавейн. Но за примирение с собой приходится платить. Я дал себе слово, что исправлю несправедливость. Кое-что было непосредственно связано с Городом Бездны. К сожалению, одно из самых серьезных прегрешений мне искупить не удалось.

— И что это было?

— Одну минуту, мистер Клавейн. Для начала я хочу, чтобы вы взглянули, что с ней стало.

— Она?

— Мадемуазель. Эта женщина жила здесь до меня. Во время миссии Скейд., — Хи отодвинул черную панель на уровне лица. За ней оказалось маленькое окошко, врезанное в крышку.

— Как ее настоящее имя? — спросил Клавейн.

— Честно говоря, не в курсе. Думаю, Манукьян знает о ней немного больше — он служил ей, прежде чем сменил нанимателя. Но я никогда не пробовал вытянуть из него правду. От старика слишком много пользы, к тому же он слишком слаб, чтобы его протраливать. Это рискованно.

— Тогда что вы о ней знаете?

— Только то, что она много лет обладала более чем значительным влиянием в Городе Бездны, причем об этом никто не догадывался. Ей удавалось быть идеальным диктатором. Ее власть распространялась настолько искусно, что никому не приходило в голову задуматься от причинах своих поступков. При этом ее состояние — в обычном понимании — равнялось нулю. Эта женщина не располагала никакими средствами, однако ее рычаги управления позволяли ей получить все, что угодно, причем тихо и незаметно. Люди могли действовать, по их мнению, исключительно в личных интересах, а на самом деле исполняли ее тайную волю.

— Словом, настоящая ведьма.

— Что вы. Добиться такого влияния можно и без магии. Просто Мадемуазель видела потоки информации с ясностью, которой не хватает подавляющему большинству людей. Она всегда знала, куда надо приложить усилие. Она видела точку, где бабочка, взмахнув крыльями, породит ураган, которым снесет полмира. У нее был талант, мистер Клавейн. Мгновенное интуитивное восприятие хаотических систем. Это позволяло управлять динамикой психосоциальных процессов. Вот, взгляните.

Клавейн поднялся на ступеньку, чтобы взглянуть в окошко.

Внутри находилась женщина. Она сидела очень прямо и казалась забальзамированной. Руки, аккуратно сложенные на коленях, держали раскрытый бумажный веер — такой тонкий, что он казался прозрачным. Парчовое платье с глухим воротником, по оценкам Клавейна, уже сто лет как вышло из моды. Темные волосы, строго зачесанные назад, открывали высокий чистый лоб. Со своего места Клавейн не мог разглядеть глаза Мадемуазели: то ли они были закрыты, то ли опущены и устремлены на веер. Все очертания дрожали, как мираж в пустыне.

— Что с ней случилось? — спросил он.

— Она мертва — в том смысле, который я придаю этому слову. Мертва более тридцати лет. Но с момента своей смерти нисколько не изменилась. Никакого гниения, никаких признаков обычных процессов разложения. При том, что внутри не вакуум — иначе она не могла бы там дышать.

— Не понимаю. Она умерла в этой штуке?

— Это паланкин, мистер Клавейн. Она находилась в нем, когда я ее убил.

— Вы убили Мадемуазель?

Хи задвинул панель, загородив окошко.

— Я использовал оружие, разработанное в Кэнопи специально для убийства герметиков. Так называемый «краболов». Достаточно прицепить его к стенке паланкина, и оно пробуравит отверстие, не нарушая герметичности салона. Понимаете, внутри этих носилок могли быть всякие неприятные сюрпризы, особенно если обитатели подозревали о возможности покушения. Специфический газ, действующий на нервную систему, и все такое.

— Продолжайте, — сказал Клавейн.