— Вот именно, — отозвался Ремонтуа. — Полный бред. Если только Скейд не запустила какой-то из своих секретных агрегатов.
Глава 14
Триумвир Илиа Вольева пристально вглядывалась в глубины Тайника и гадала, не совершила ли какой-нибудь фатальной ошибки, которая приведет ее к безвременной кончине.
— По-моему, нам надо еще раз все как следует обдумать, — задребезжал в ее шлеме голос Хоури.
— Спасибо за совет, — Вольева проверила застежки своего скафандра и покосилась на индикаторы состояния оружия.
— Я действительно так считаю.
— Знаю. К сожалению, я уже успела это сделать. И того, что я надумала, более чем достаточно. Если я подумаю хотя бы еще немного, то могу додуматься до того, чтобы вообще послать эту затею к чертям собачьим. С учетом всех обстоятельств, это будет еще более самоубийственная глупость. Так что лучше действовать прямо сейчас.
— Не спорю, логично. Но у меня такое чувство, будто корабль… я имею в виду Капитан… ему такое придется не по вкусу.
— Да? — Вольева помедлила. — Тогда, может быть, он решит сотрудничать с нами.
— Или убить нас. Тебе такое в голову не приходило?
— Хоури?
— Что?
— Заткнись, пожалуйста.
Они вплыли в помещение через шлюз — достаточно широкий, но двум дамам в скафандрах было тесновато: громоздкие рамы с портативными реактивными двигателями, одетые на манер рюкзаков, существенно увеличивали их габариты. К тем же рамам крепилось оборудование, дополнительная броня и некоторое количество полуавтономного оружия, установленного в стратегически важных точках.
— Все в порядке, — произнесла Хоури. — Так что делаем все по-быстрому и сваливаем. Мне здесь никогда не нравилось — с того самого раза, как ты первый раз сюда притащила. И с тех пор мое мнение об этом местечке не улучшилось.
Под приглушенное стаккато двигателей подруги влетели в помещение.
Это был один из пяти равных по размеру отсеков «Ностальгии по Бесконечности» — огромное пространство, где мог разместиться целый флот пассажирских шаттлов или несколько мегатонн полезного груза, который мог потребоваться для нужд колонии. Впрочем, для этих целей корабль уже давным-давно не использовался, и только слабые следы, которые пережили несколько веков переделок и износа, напоминали о его изначальном предназначении. Долгие годы на борту находилось не более дюжины человек. Будя эхо, они свободно разгуливали по внутренним помещениям, словно грабители по городу, из которого эвакуировалось все население. Но время шло, а все оставалось в прежнем виде — если не брать в расчет бурную деятельность Капитана.
Гладкие отвесные стены отсека удалялись и исчезали в кромешной тьме, которую лишь изредка пронзали рыскающие лучи фонарей, которые были закреплены на скафандрах. Вольевой так и не удалось отремонтировать главную систему освещения этого отсека: он считался одним из «владений» Капитана, а он не любил, когда кто-то вторгался на его территорию.
Стены понемногу расступались. Скоро вокруг была полная темнота, только дисплей на щитке шлема Вольевой указывал, куда они движутся и как быстро.
— Я чувствую себя как в открытом космосе, — пробормотала Хоури. — Трудно поверить, что мы все еще внутри корабля. Где эти чертовы пушки?
— До ближайшей — около пятнадцати секунд хода.
Орудие замерцало в темноте, словно материализовалось по ее слову. Невзирая на невесомость, оно не висело в пространстве, а удерживалось на месте замысловатой системой лесов и креплений. Это сооружение, в свою очередь, было установлено на не менее сложной монорельсовой системе, которая крепилась к стенам отсека огромными косыми опорами и, извиваясь во всех трех измерениях, уходила куда-то в темноту.
Это было одно из тридцати трех орудий — изначально их насчитывалось сорок. Первое из сорока Вольева и Хоури уничтожили на границе системы, когда оно внезапно начало самостоятельно проявлять инициативу. Это была работа системного паразита, которого Ана сама занесла на борт корабля. Другие шесть после эпизода с Гадесом так и остались в космосе. Их даже можно было возвратить на место — или хотя бы попытаться, — но никто бы не дал гарантии, что их снова удастся использовать. К тому же, по мнению Вольевой, по мощности они уступали остальным.
Женщины прибавили скорость и подлетели ближе.
— Номер семнадцать, — сказала Вольева. — Мерзкая штуковина, не находишь? Настоящее свинство… — последнее слово она произнесла по-русски. — А я даже находила с этим страшилищем общий язык. Машинный, как ты понимаешь. С соответствующими особенностями лексики.
— Значит, ты можешь с ним общаться?
— А как же?
Внешне орудия Тайника мало походили друг на друга, однако единство стиля определенно прослеживалось. Номер семнадцать напоминал гибрид турбинного двигателя с буровой машиной Викторианской эпохи — шестиметровый цилиндр с осевой симметрией, облицованный чем-то вроде турбинные лопаток, которым придали форму отточенных зубов. Очевидно, они не являлись ни тем, ни другим. Оболочка выглядела изношенной и потускневшей. В лучах фонарей она переливалась то изумрудом, то бронзой. Охлаждающие рельефы и ребра напоминали эксцентричную отделку.