Ковчег Спасения

— Ты, конечно, помнишь, кто я такая. Я тебя «отогрела». Я та, которая догадалась, что ты наделал. Возможно, ты считаешь все это наказанием за свои преступления. Ты не прав. Это не в моем стиле; садизм — это жуткая скукотища. Если бы мне хотелось тебя наказать, я бы тебя просто убила… есть тысяча способов, которыми я могла бы это сделать. Меня это тоже не занимает. Просто я хочу, чтоб ты знал мое личное мнение насчет того, что ты достаточно намучился. Ведь ты мучился, правда?

Она смолкла, вслушиваясь в пение насосов и надеясь, что ни один из них не вознамерился в скором времени сломаться.

— Ладно… ты это заслужил. Ты заслужил ад за то, что сделал. Как я понимаю, ты там благополучно пребываешь. И только тебе известно, что это такое — жить так, как ты живешь все это время, так долго. И только ты знаешь, можно ли считать твое нынешнее состояние хоть чем-то, похожим на улучшение.

Пол завибрировал — как будто от отдаленного толчка. Любопытно, что случилось. Возможно, где-то на корабле началась очередная стадия откачки. Или Капитан комментировал ее замечание.

— Лучше так, как сейчас, правда? Должно быть лучше. Ты исчез и стал душой корабля, которым когда-то командовал. Чего еще может пожелать Капитан?

Ответа не последовало. Илиа подождала несколько минут, надеясь ощутить новый один толчок или получить еще какой-нибудь сигнал. Ничего.

— Кстати, насчет робота, — сказала Илиа. — Я благодарна тебе, спасибо. Ты мне помог.

Корабль снова ничего не ответил.

Однако с тех пор роботы помогали ей постоянно, чем только могли. Если о намерениях Вольевой можно было догадаться, машины мчались вперед, чтобы принести ей необходимые инструменты или оборудование. Если работа затягивалась, они доставляли еду и воду из ближайшего пункта снабжения. Однако когда Илиа просто просила что-то сделать, ничего не происходило. Для этого она должна была рассказать о том, что ей нужно — так, будто разговаривала сама с собой, — и тогда корабль соглашался ей услужить. Это не всегда было возможно, но у Илии возникло впечатление, что звездолет старается изо всех сил.

Не исключено, что она ошиблась. Во всяком случае, над этим стоило подумать. Возможно, это был не Джон Бренниген, который преследовал ее, а какой-то другой разум заметно ниже уровнем. Возможно, он представлял собой что-то вроде коллективного разума слуг, и в нем были заложены те же шаблоны подчинения. Тогда, обращаясь к нему как к Бреннигену и разговаривая с ним вслух, она представляла себе этот разум более продвинутым, чем он был на самом деле.

Потом появились сигареты.

Илиа никогда не просила сигарет, она даже не подозревала, что они могут быть припрятаны где-то на корабле. И вдруг… Вольева разглядывала их с любопытством и подозрением. Они выглядели так, словно изготовлены в одной из торговых колоний, которые «Ностальгия по Бесконечности» посещала десятки лет назад. Вряд ли корабль соорудил эти сигареты из местного сырья — для этого они слишком хорошо пахли. Вольева выкурила одну до самого фильтра. Вкус был не менее восхитительным, чем запах. Потом еще одну. И эта тоже не вызвала разочарования.

— Где ты их нашел? — поинтересовалась Илиа. — Где, во имя всего…

Она глубоко затянулась, впервые за много недель наполняя свои легкие чем-то, лишенным обычного корабельного запаха.

— Неважно. Мне не обязательно знать. Благодарю.

С тех пор она уже не сомневалась, что имеет дело с Бреннигеном. Только члены команды знали, какие сигареты Вольева предпочитает. Ни одна машина не могла до такого додуматься, сколь бы глубоко не были заложены программы служения. Похоже, корабль хотел с ней помириться.

С тех пор прогресс продолжался, но уже не столь резво. Время от времени корабль снова замыкался в себе, тогда роботы следовали его примеру и отказывались помогать. Первый раз это произошло после того, как она поговорила с Капитаном слишком свободно, пытаясь вызвать его на диалог с помощью психологических уловок. Вольева с сожалением признавала, что никогда не была сильна в психологии. Одной из ее самых серьезных ошибок стали эксперименты с артиллеристом Нагорным, в результате которых он свихнулся. Если бы этого не произошло, то не возникло бы необходимости вербовать Хоури, и все могло бы быть иначе…

Через какое-то время жизнь на борту снова приходила в относительную норму, и роботы снова начинали помогать Вольевой. После первого инцидента она стала внимательно следить за тем, что делала и говорила. По несколько недель со стороны Вольевой не возникало никаких явных попыток пообщаться. Потом она неизменно начинала снова — и снова медленно, но верно доводила дело до приступа кататонии. Но упорно проходила этот цикл снова и снова. Ее не покидало ощущение: после каждого провала следует еле заметный, но очень важный прогресс.

Последний провал случился через шесть недель после визита Хоури, состояние ступора длилось около восьми недель. С тех пор прошло еще десять недель мирных отношений, и сейчас Вольева снова была готова рискнуть.