Ковчег

 День триста шестьдесят четвёртый.

 Прошёл год! Не верится, неужели только год минул с того проклятого Дня. Будто целая вечность… Сейчас, кажется, что только так мы и жили всегда. Словно ни у кого из спасшихся в Убежище не было до этого другой жизни. Не было радостей, любви, солнца, наконец…

 - Неужели это когда-то кончится? - гадал я бесконечными ночами.

 Беспросветная борьба за существование подорвала силы людей. Попробуйте мечтать о счастье, когда нечего пить. Попробуйте рисовать картины, если нет света, и почти всё время проводишь в темноте. Попробуйте говорить о любви, если перекрыт воздух!

 Мы пережили все беды, и я с гордостью могу сказать, мы остались людьми.

 - Битву за право жизни мы выиграли!

 Досталось нам такое естественное право тяжким трудом…

 Я закончил предыдущие записи после месяца проведённого нами под землёй. Тогда наивно думалось, что самое трудное позади. Глупец! Всё самое тяжёлое только начиналось…

 Именно по этой причине я не брался за дневник одиннадцать месяцев. Не хватало сил…

 Мы пахали круглые сутки, чтобы Община смогла выжить. Негромкие слова Ивана Петровича Григорьева прозвучали, как вынесенный приговор:

 - Вода заражена!

 - Ну и что?

 - Пить её нельзя. Мы в таком случае медленно умрём от радиации.

 - Как так? – я попытался спрятаться от страшной правды за умными словами.

 - На поверхности больше месяца валит чудовищный снегопад. Слой снег закрыл землю многометровой изолирующей шапкой. Артезианская скважина, питающая Убежище пробурена на глубину больше ста метров. Как радиация попала в воду? Почему до сих пор она была нормальной, а теперь вдруг оказалась заражённой?

 Я зло посмотрел на старого, уставшего собеседника, будто он один виноват в случившейся беде. Мы стояли в низкой комнате, где находилась упомянутая скважина. В углу, в свете одинокой лампочке, тускло блестели нержавеющие бока автоматической линии по очистке и разливу воды. Линия досталась нам случайно, до Дня здесь разливали на продажу воду в девятнадцати литровые баллоны. Григорьев разговаривал со мной, как с неразумным дитём:

 - Глубина скважины некоторое время спасала нас.

 - А теперь?

 - Заражённой воде  с поверхности понадобилось некоторое время, чтобы просочиться вглубь. Морозы мешали этому процессу, поэтому какое–то время мы выиграли.

 - Вот именно какое-то, – буркнул я не скрывал раздражения. - А что делать дальше?

 - Дальше медленная смерть. Или от жажды или от радиации... – Григорьев словно смирился с подобной участью. - Выбирайте.

 Сказанное окончательно вывело меня из себя. Я схватил двумя руками Ивана Петровича за лацканы потёртого пиджака и притянул вплотную. Я немного сошёл с ума, впрочем, в той ситуации это не являлось большим грехом и крикну:

 - Никогда! Вы слышите никогда!

 - Успокойтесь!

 - Я не допущу гибели Общины. Мы слишком много пережили. Во имя памяти Егора и Кати я не сложу рук. Мы найдём выход, Вы слышите, старый пессимист?

 - Отпустите меня, пожалуйста. - Даже в таком положении Григорьев не терял врождённой интеллигентности. - Обязательно найдём…

 Охрипший голос выдавал его волнение, и я разжал сведённые судорогой руки. Потом я долго просил прощения и получил его. Самое интересное, что в момент стычке Григорьеву пришла в голову интересная мысль по поводу возможного спасения.

 Мы обсудили её на совете Общины и уже на следующий день все двенадцать оставшихся в живых мужчин работали над её воплощением.

 - Интересная идея!

 Дело в том, что по прикидкам Григорьева на поверхности снега навалило метров под десять.

 Его первые слоя являлись, безусловно, радиоактивными. Они собирали, впитывали в себя радиоактивные частицы, распылённые в воздухе. Только начиная метров с пяти, должен был отложиться чистый снег. Из которого можно выплавить воду, вполне пригодную в пищу. Его то нам и предстояло добыть. Задача стояла не из лёгких…

 Нам было нужно пробить перекрытие Убежища, и понемногу забирая вверх, создать наклонный штрек, для выхода на требуемый горизонт. 

 - Главное держать направление. - Руководил работами бывший горняк Костя Кравченко.

 За знание профессии он получил прозвище Шахтёр. Работать приходилось в бешеном темпе, запас воды, благоразумно созданный Григорьевым, заканчивался.

 Ольга Исаева, работавшая раньше на линии разлива, предварительно набрала водой все имеющиеся в наличии бутыли и обеспечила скромные потребности Общины.

 За три недели мы пробились на нужную высоту. Неприятным сюрпризом оказался снег, спрессованный и спаянный в многометровый слой льда. Нам приходилось выпиливать его большими блоками и таскать в Убежище, где он постепенно таял и стоки сбрасывались в заражённую скважину. Она стала использоваться как канализация. Прежняя система оказалась разрушенной, и после заполнения труб, её пришлось заглушить.

 - Ну как, – с плохо скрываемой надеждой в голосе я спросил Григорьева. - Можно пить?.

 - Можно, – крикнул, всегда невозмутимый Иван Петрович. - Радиации нет?

 Он периодически проверял добытую воду на заражённость, и когда в запасе Общины оставалось буквально по глотку чистой воды, вынес спасительный вердикт:

 - Вода пригодна в пищу.

 - Слава богу! – вырвалось у меня. - Иван Петрович, дорогой, Вы спасли нас!

 - Я здесь причём? – нарочито серьёзно возразил он. - Все работали до изнеможения.

 - Нет, не спорьте, – я тряс его сбитую до крови руку, так, что со стороны могло показаться о подсознательном желании оторвать её с корнем. - Вы подсказали, как нам добыть воду. Спасибо!

 - Хватит Вам, право слово, – смущался виновник торжества. - Главное у нас есть вода!

 - Будем жить!

 Вопрос с водой мы решили окончательно, но как оказалось, другие проблемы ждали своего часа…