— Прекрасно! — Пальцы Оливии были стиснуты, и она разжала кулаки, чтобы расслабиться. Неужели она сдерживала эмоции на протяжении десяти лет, терпела все эти годы одного заносчивого мужчину, чтобы позволить другому тут же вторгнуться в ее жизнь и начать давить на нее?
Она взяла себя в руки и сказала уже спокойнее:
— Я не хотела бы показаться неблагодарной за оказанную вами помощь.
Едва заметный намек на улыбку тронул уголки губ Стерлинга.
— Тем не менее вам это удается.
— Приношу свои извинения, милорд. Могу объяснить недостойное поведение только поздним часом и болезненными ощущениями в голове.
— А также нежеланием снова лицезреть меня.
Оливия пожала плечами.
— Я думала, что это и так понятно. Однако я действительно ценю вашу помощь и сердечно благодарю вас. С содроганием представляю себе… — Она вздрогнула, вспомнив ужас, пережитый в результате ночного нападения со стороны, неизвестных лиц в ее собственном доме, — что могло бы произойти, если бы в доме не оказалось ваших людей. — Она глубоко вздохнула. — Правда, я очень признательна вам.
Стерлинг кивнул.
— Рад, что сумел помочь вам.
— Что ж, а теперь, — она нахмурилась, — не соблаговолите ли уйти?
— Это-то благодарность, — прошептал он.
— Что вы от меня хотите, милорд? — Выдержка тут же изменила Оливии. — Я поблагодарила вас. Может быть, не так любезно, как следовало бы, но, учитывая обстоятельства, вы должны признать, что это имеет естественное оправдание. — Оливия распрямила плечи. — Мне не нужна ни ваша помощь, ни помощь моего отца. Я не имею ничего общего с невинной девушкой из сказки, нуждающейся в спасении. Когда-то я нуждалась в этом, но, как вы справедливо заметили, мы оба изменились. Я уже не похожа на девушку, которую вы когда-то знали.
— Непохожи, — с растяжкой промолвил Стерлинг, — это заметно.
— Не смотрите на меня так, будто я должна стыдиться этого.
— Полагаю, это было бы естественно, — тихо сказал он.
— Все мы, милорд, меняемся. — Оливия скрестила руки на груди. — Время и события лепят, формируют нас.
— Определенно. Просто я помню…
— Воспоминания юности не более чем иллюзии. Реальность и годами накопленный опыт выковывают наш характер. Полагаю, ни вы, ни я не похожи на нас прежних, да и вряд ли мы захотели бы оставаться такими. Иллюзии, как и сны, не имеют ничего общего с реальностью.
— Тем не менее крушение иллюзий ведет к разочарованию.
— В этом мире так много иллюзий, что большая их часть заслуживает крушения. Столкнуться лицом к лицу с суровой действительностью в конце концов оказывается менее болезненным, чем питать несбыточные надежды. — Она заглянула в его глаза. — Реальность принимать довольно трудно, но делать это необходимо. С верой в иллюзию, то есть в несуществующее, в этом мире не выжить.
Стерлинг долго молча смотрел на Оливию, и на какую-то долю секунды она ощутила тягостное сожаление.
— Прошу извинить меня за вторжение, леди Рэтборн, — холодно сказал он. — Больше я не буду вам надоедать.
— Спасибо, милорд. — Она помолчала. — И позвольте еще раз поблагодарить вас за предусмотрительность.
Стерлинг двинулся было к выходу, но задержался.
— Если вам еще понадобится помощь…
— Не понадобится, — решительно отказалась Оливия.
— И полагаю, я был бы последним человеком, к кому вы обратились бы за помощью в любом случае.
Она долго смотрела на него, прокручивая в голове дюжину возможных ответов. Все, что в течение долгих лет хотела высказать ему. Слова, которые она много раз повторяла про себя поздними ночами, когда темнота позволяла снять оковы с мыслей, чувств и желаний. Оливия натянуто улыбнулась…
— Вы правы, милорд, как всегда.
Стерлинг кивнул и вышел.
У нее стиснуло сердце, несмотря на всю ее решимость. Зачем, ну зачем он снова вторгся в ее жизнь? И почему один его вид, его взгляд, звук его голоса всколыхнули глубоко похороненные, как она долго считала, воспоминания? Воспоминания, нашедшие слабый отклик в давно забытых чувствах.
По крайней мере он больше не вернется. На этот счет у нее не было сомнений. По всей видимости, в этом Стерлинг не изменился. Гордость никогда не позволяла ему добиваться расположения женщины, которая не хотела его. Ее отец ставил это ему в заслугу, сейчас настала ее очередь оценить по достоинству эту черту его характера. Она достаточно ясно дала понять, что больше не желает его видеть. Так будет лучше для них обоих.
А то, что она не может заставить себя вычеркнуть его из своего списка, ничего не значит. В конце концов, это всего-навсего список. Это совсем не важно теперь, когда перед ней открыт весь мир.
Что ж, она свободна.
Стерлинг наполнил второй (может быть, третий — он не был уверен) бокал, бренди и заменил стоявший на столике графин. Даже отсюда, с другого конца библиотеки, он мог видеть разложенные на письменном столе три письма. Будто ему нужно было удостовериться, что они лежат на месте, пока не будут вскрыты. Ведь они десять лет пролежали нечитаными.