Коварный заговор

Вскоре они остановились. Место стоянки сохраняло очевидные свидетельства недавнего проживания людей. Первым делом Элинор пообещала себе, что открутит егерю голову за то, что он просмотрел воровское гнездо в такой близости от города и замка. Через несколько минут, однако, она поняла, что это был не лагерь, а скорее просто место, где шайка останавливалась на отдых и, вероятно, поджидала новости об очередной жертве.

Стало почти совсем темно. Элинор решила уже было, что они здесь останутся на ночь, но вскоре поняла, что это не входило в намерения разбойников. Людей Элинор бандиты заставили спешиться, сняли с них доспехи и привязали за руки и за ноги к самым жалким из своих лошадей.

Затем разгорелся очередной спор. Осторожные хотели оставить Элинор в покое и не прикасаться к ней, даже не связывать ей запястья, предупреждая, что подобное оскорбление сделает месть неотвратимой. Они снова чуть не победили, но человек, назвавший Элинор «норманнской сукой», вдруг взорвался пламенной тирадой.

Элинор не все уловила из его речей, но услышала достаточно, чтобы понять, что тот напоминал своим товарищам о причиненных им страданиях и призывал не предоставлять одному из их ненавистных угнетателей ни малейшей поблажки и не позволять ей уютно покачиваться на своей лошади. Это вызвало ропот протеста, однако достаточно тихий. Элинор стащили с седла. Ее люди тщетно пытались вырваться из пут, оскорбленные таким отношением.

— Норманнская сука! — снова выкрикнул державший ее человек.

Элинор, затаив дыхание, следила за его лицом. Его ненависть явно побеждала здравый смысл. Хотя ее мало беспокоила чистота крови, Элинор не улыбалось быть изнасилованной четырнадцатью бандитами. Но с их стороны это было бы безумием. За такие вещи за ними бы началась охота во всех уголках Англии, но, по всей видимости, с ними не было понявшего бы это предводителя. А любая мысль, подсказанная им со стороны, лишь распалила бы их. Бандит сжал Элинор сильнее.

— Если вы причините мне вред, вас убьет ваш собственный командир, — спокойно заметила она.

Прежде чем тот успел ответить, кто-то наиболее нервный из отряда засуетился.

— Что-то движется, — взволнованно прошептал он. — Кто-то есть в лесу.

Они запустили стрелы сначала в одну сторону, потом — в другую. Наступила тишина, если не считать тяжелого дыхания людей, беспокойно осматривавшихся по сторонам.

— Поехали. Ради Бога, поехали. Возможно, из города прочесывают лес. Может быть, кто-то из ее охраны удрал и привел подмогу.

— Если кто-то и удрал, — прорычал все тот же, самый злобный, — то не за помощью. Никто не захочет помогать нашим господам.

— Что ни говори, а у меня был добрый господин, пока король не разорил его, — возразил другой. — Я помог бы ему, если б мог. Я предлагаю оставить эту леди здесь и сматываться.

— Это будет еще хуже. Неужели ты думаешь, что она промедлит хоть секунду, чтобы послать по нашим следам всю свою свору из замка? Вот о чем тебе следовало бы подумать, — фыркнул третий, тщедушного сложения. — Давайте уйдем подальше в лес, убьем их всех и закопаем поглубже. Никто не узнает.

— Дурак! Какая от этого выгода? — спросил бандит, первым предложивший похищение.

— Наши жизни — выгода. Они даже не повесят нас за это — они нас четвертуют.

— Они четвертуют нас так или иначе, — рассмеялся «норманнская сука». — Давайте перед тем, как похоронить ее, хотя бы попользуемся ею. Хоть такую выгоду получим. Потешиться с норманнской сукой будет немалым удовольствием. Я полагаю, их дырочки поизящнее, чем у наших женщин.

— Свинья ты, я совсем не эту выгоду имел в виду.

— Идиоты! Стоите тут и рассуждаете, то делать или это. Поехали, говорю. Когда уберемся отсюда подальше, тогда и потолкуем, что делать.

Иэн не позволял себе ни единой мысли об Элинор, иначе он сошел бы с ума. Вместо этого он сосредоточился на каждом конкретном шаге, который следовало предпринять. Пастухам было приказано снова увести скот на пастбище и рассеяться так, чтобы стадо стало лишней приманкой для грабителей. Всех людей разбудили и призвали к оружию. Егерь выбился из сил. Он не мог больше бегать. Вулфу из Ли пришлось посадить его к себе на лошадь, чтобы он мог руководить подготовкой.

Все, казалось, выполнялось в замедленном темпе, занимая миллионы лет, но Иэн не кричал на своих людей и не угрожал им. Осознать необходимость спешки значило пробить ту пелену, которая застила его мозг. Любая трещина в этой пелене как-то связала бы его с тем, что лежало за черной стеной, огораживавшей детство. И из этой щели выползло бы нечто такое, что уничтожило бы его, изменило до такой степени, что он в ответ уничтожил бы вокруг себя все и всех.

Рука Иэна чуть дернула поводья. Серый жеребец встал на дыбы и заржал, перебирая передними ногами. У Иэна пересохло в горле, и он ухватился крепче. Ужасы, скрывавшиеся за черной стеной, подступали ближе.