Можно было предположить, что мисс Фебе Марлоу, которой уже сравнялось девятнадцать и которая имела честь дебютировать в прошлом сезоне, следовало бы давным-давно выпорхнуть из-за парты; но поскольку она боялась и не любила свою мачеху, за что та платила ей взаимностью, то с радостью воспользовалась уроками итальянского под руководством мисс Бэттери в качестве предлога, дабы проводить в классной комнате то время, что у нее еще оставалось после посещения конюшен. Подобная негласная договоренность как нельзя лучше устраивала леди Марлоу, приложившую все усилия, чтобы воспитать свою приемную дочь по образу и подобию знатной молодой леди, но никакая порка и унизительная тяжесть одиночного заключения в собственной комнате так и не избавили девушку от того, что ее милость называла мальчишескими выходками. Сломя голову Феба носилась по окрестностям в своем тарантасе или на одном из рослых гунтеров отца, регулярно приводила одежду в негодность, приятельствовала с грумами, отвратительно вышивала гладью и (по мнению леди Марлоу) состояла в слишком уж дружеских отношениях с мистером Томасом Орде, своим другом детства и сыном местного мирового судьи. Будь на то ее воля, леди Марлоу быстро положила бы конец всем конным развлечениям, исключая самые невинные, но лорд Марлоу неизменно оказывался глух к любым жалобам на эту больную для жены тему. В общем и целом, он являлся исключительно покладистым супругом, однако лошади были его искренней страстью, и ее милость давным-давно уяснила, что любая попытка вмешательства во все, касающееся конюшен, окажется неудачной. Подобно многим слабохарактерным мужчинам, в некоторых вопросах лорд Марлоу отличался ослиным упрямством. Он гордился умением Фебы обращаться с лошадьми, любил брать ее с собой на охоту и, собственно говоря, не смог бы обойтись без нее на конюшнях, которыми она теоретически управляла в его отсутствие, однако на практике делала это ежедневно.
Получив повелительный вызов в Лондон от леди Ингам, лорд Марлоу, человек ленивый и склонный к праздности, покинул Остерби в дурном расположении духа. Зато два дня спустя он вернулся домой в прекрасном настроении, отзываясь о своей бывшей теще в самых хвалебных выражениях. Он и мечтать не мог о столь блистательной партии, которую она, похоже, устроила для Фебы, потому что во время своего первого выхода в свет его дочь не произвела на окружающих особого впечатления. Леди Марлоу старательно наставляла ее в правилах приличия и хорошего тона, но лорд Марлоу втайне полагал, что жена переусердствовала в этом. Чтобы скрыть недостатки тоненькой и гибкой фигурки, загорелого личика и неброской красоты ясных серых глаз, способных лучиться лукавыми смешинками, но слишком часто затуманенных опасливой настороженностью, требовалось проявить бо́льшую живость, которая, как он прекрасно знал, имелась у Фебы в избытке.
Леди Марлоу была доброй христианкой и потому не стала завидовать невероятной удаче Фебы, сколь бы недостойной она ее ни полагала. Женщина твердо вознамерилась сделать все от нее зависящее, дабы Феба никоим образом не настроила против себя столь знатного жениха во время его пребывания в Остерби.
– Можете быть уверены, – заявила она, – что, какой бы каприз ни вбил себе в голову Солфорд, пожелав сделать предложение дочери лучшей подруги своей матери, он не женится на девушке, не умеющей вести себя, как полагается. Что до меня, то я убеждена: этот брак предложила ему устроить леди Ингам. Так что Фебе еще предстоит завоевать уважение герцога. Он встречался с ней в Лондоне весной и даже танцевал с Фебой на балу у леди Сефтон, но я не рассчитываю, будто он узнает ее.
– Не кажется ли вам, любовь моя, – осмелился предположить его светлость, – что будет лучше не говорить ей о том, почему он решил почтить нас своим визитом? То есть если он действительно приедет, что, как вы понимаете, пока остается под вопросом.
Нет, ее милость так не думала, разве что милорд желает, чтобы его дочь внушила герцогу незамедлительное отвращение к себе, ворвавшись в дом забрызганная грязью с головы до ног и выпалив при этом очередную нелепость, или же дав ему повод заподозрить себя в недостойном поведении, поощряя фамильярность со стороны молодого Орде.