Коварный лед

Человек, который немного погодя сел напротив него, вовсе не производил неблагоприятного впечатления. Смуглый, с тонкими чертами лица, он совершенно не соответствовал ходячему представлению о скандинавском типе. Держался спокойно и с легкой иронической улыбкой занял место напротив Ван Хаутема. Когда — вот как сейчас — комиссар начинал допрос, еще толком не зная, как подступиться к арестованному, он следовал своей собственной тактике, осуждаемой многими его коллегами. Он не осыпал подследственного бранью, а, наоборот, стремился создать непринужденную атмосферу и вопросы ставил в зависимости от реакции и поведения арестованного. Спокойно, без всякой враждебности он начал:

— Чтобы вы знали, через несколько часов я получу от шведской полиции исчерпывающие сведения о вашем прошлом. Поэтому оставим прошлое на время в покое и ограничимся неотложными делами. Например, в первую очередь вопросом о том, для каких целей вы снимаете в Амстердаме контору под представительство не существующего в Гётеборге моторостроительного завода.

— Я хотел попытаться заработать в этом городе на хлеб. Название фирмы взято произвольно. Я мог выбрать любое другое, какое пришло бы мне в голову. По-моему, в этом нет никакого криминала.

— И ваши дела шли успешно?

— О да!.. Теперь вы, конечно, хотите узнать, чем именно я занимался. Так вот, я выполнял функции посредника при пересылке корреспонденции лицам, живущим за границей. В определенный срок я находил в своем почтовом ящике адресованные мне конверты разных цветов. Я должен был разложить их по конвертам с новыми адресами и сдать на почту. Работка непыльная, но денежная, ее первому встречному не поручишь.

— Пересылка шпионских сведений?

Фрюкберг неопределенно пожал плечами.

— Почем я знаю? У меня хватило ума не вскрывать конвертов; ведь, как бы аккуратен я ни был, мои корреспонденты все равно бы узнали.

Ван Хаутем достал из ящика письменного стола распечатанную коробку пудры и передал ее через стол арестованному. Фрюкберг не выказал ни удивления, ни страха; он спокойно взял коробку и с интересом посмотрел на изящный цветочный орнамент. Затем открыл крышку и понюхал. Потом без особой заинтересованности прочел название фирмы на внутренней стороне крышки.

— Вам, наверно, встречались раньше такие коробки? — спросил Ван Хаутем, видя, что Фрюкберг молчит.

— Вполне возможно. Это продукция фирмы «Курто», распространяемая в Амстердаме Ивером, который проживает в пансионе Фидлера. Он расскажет лучше меня.

— Эта коробка была найдена в вашем прежнем номере. И с ней еще сорок девять точно таких же. В тайнике!

Фрюкберг поднял голову и внимательно взглянул на следователя, как бы пытаясь понять по его лицу смысл этих слов. Затем сказал — медленно, с расстановкой:

— Я верю, вы говорите правду, а не выдумываете небылицы, чтобы запутать меня. Ну что же, я категорически утверждаю, что ничего не знаю ни о каких тайниках в моем номере и не имею отношения к найденным вами коробкам с пудрой. Всякие попытки получить от меня по этому вопросу другие показания будут пустой тратой времени.

Слух у комиссара был острый, натренированный. Ясно, Фрюкберг не намерен признаваться, что морфий хранился в его комнате и с его ведома. Убедившись, что надо внимательно прислушиваться к каждому слову арестованного, Ван Хаутем мысленно отметил его замечание, что подробности о коробках может рассказать Ивер. Пудру он снова убрал в стол.

— Зачем вы сегодня ночью проникли в пансион и нанесли телесные повреждения Терборгу?

При этом вопросе Фрюкберг чуть сгорбился, как человек, волею обстоятельств поставленный в неловкое положение и не имеющий понятия, чем же объяснить свои поступки. Было заметно, что он чувствует себя неудобно и предпочел бы промолчать. После некоторого колебания он вроде бы переборол себя, но слова не шли с языка, и он только беспомощно смотрел на следователя. Комедию ломает, подумал комиссар, с интересом наблюдая за сменой выражений его лица, но, должен сознаться, делает он это артистически!

Ван Хаутем терпеливо ждал, а швед, жестом попросив разрешения закурить, задумчиво выпустил несколько клубов дыма. Наконец Фрюкберг, кажется, решился. Он облокотился на стол и наклонился к собеседнику.