Коварная одержимость

— Ладно. А теперь мне нужно собираться на работу, — говорю я, выходя из душа. Если это стоит мне еще одного кусочка свободы, считайте меня полной дурой, раз я пытаюсь договориться с самим дьяволом.

Наматываю на себя полотенце, в голове каша из мыслей о том, что между нами происходит, и я пытаюсь снова укрепить свою решимость. Раньше я легко могла просто «выключить эмоции». Но теперь с этим возникают проблемы. Я слишком смирилась с его навязчивостью и, по правде говоря, в какой-то мере ожидаю этого.

Собираю нашу одежду с пола, и что-то блестящее выпадает из кармана брюк Луки. С нахмуренными бровями поднимаю вещь с пола, и кровь стынет в жилах. То же самое ожерелье, как у моей матери. Этого не может быть, верно?

Я кручу его в руках, и сердце замирает, когда мои глаза натыкаются на маленькую гравировку с моими инициалами. Это точно ее. Мамино ожерелье. Почему оно в кармане Луки?

Меня осеняет осознание.

— Ты что, украл ожерелье моей матери?

— Я украл ожерелье, да, — отвечает он так спокойно, будто речь идет о погоде.

Внутри меня бушует дикая буря, паника поднимается из самой глубины. Пальцы сжимаются вокруг ожерелья, и крестик впивается в ладонь, обжигая кожу. Это все, что у меня осталось от мамы. Единственное, что она оставила мне, и что отец не успел уничтожить. Потому что я успела украсть его раньше, чем он стер память о ней из нашей жизни, будто ее и не было. Прежде чем он наказал меня в детстве за то, что я каждую ночь звала ее в безутешной тоске, которую время так и не залечило. Теперь этот пластырь сдернули, и рана снова кровоточит.

Я пытаюсь всеми силами заглушить вспыхнувшие эмоции, засунуть чувства обратно в ящик Пандоры, потому что не знаю, на что способна в таком состоянии. Я даже не заметила, что ожерелье пропало. Я была настолько поглощена своим новым миром, который всецело принадлежит Луке Армани, что даже не заметила, как он забрал у меня самое важное.

Он не может забрать и его.

Я прижимаю ожерелье к груди.

Он никогда не сможет заполучить эту часть меня.

Я слишком привязалась. Позволила себе расслабиться. А Лука заметил и воспользовался этим. Так сколько еще он готов отобрать у меня?

Глупая. Я влюбилась. Но это ожерелье — жесткая пощечина реальности. Он не может отнять у меня и эту часть, ту, что кричит о мести. Я не смогла ничего сделать для мамы тогда, но я сделаю все возможное сейчас.

Он смотрит на меня с усмешкой:

— Не могу припомнить, в какой из визитов в твою квартиру я его украл. Просто захотел что-то твое — и взял.

Он делает шаг ко мне, будто собирается заправить прядь волос у меня за ухом. Я отшатываюсь, прижимая ожерелье ближе к сердцу.

— Ты не можешь забрать все мои вещи, Лука!

Его брови хмурятся, взгляд темнеет, свет в глазах гаснет.

— Я могу владеть каждой частичкой тебя, — холодно произносит он.

— Нет! — Твердо отвечаю я.

Это единственное, что у меня осталось от нее. Единственный мой ориентир в пустом доме, где вокруг меня была новая семья. Все, что у меня было, — это ожерелье и старая фотография. И мысль, что Лука так легко взял его просто потому, что захотел…

— Ты не получишь и это тоже.

— Чем это отличается от того, как ты вломилась в мой особняк, Ара? Просто я лучше тебя, когда дело доходит до воровства, и ты бесишься, потому что не можешь контролировать ситуацию.

— Я так устала от тебя, Лука.

— Мы закончим, когда я скажу, что мы закончим, — прорычал он, делая шаг вперед и приподнимая мой подбородок. В его глазах бушует буря, как обычно, но я больше не собираюсь плавиться от его взгляда, сдаваясь и уступая.

Я рывком вырываюсь из его рук.

— Убирайся из моего дома.

На его губах появляется извращенная усмешка.

— Мне нравится, когда ты злишься на меня.

— Может, твой брат был бы лучшим вариантом, — бросаю я с ядом, зная, что это единственное, что сможет остановить его. Перевести все с извращенного увлечения на ненависть.

И срабатывает. Его улыбка тут же исчезает, и передо мной предстает хищник. На это раз мне плевать.

— Поосторожнее, Ара, — предупреждает Лука, и у меня мурашки по коже от смертельной угрозы в его тоне. Но я уже встречалась лицом к лицу с этим монстром, и сделаю это снова и снова, чтобы защитить то, что осталось от моей мамы.

— Убирайся к чертовой матери. Сегодня я не буду играть в твои игры.

Лука тихо смеется, и этот жуткий смех только разжигает мою ярость.

— В игры здесь играешь только ты, милая.

Мама. Я вспоминаю ее живой, смеющейся, заботливой. И не позволю этому чудовищу вытеснить ее из моего сердца.

— Ты получил то, зачем пришел, верно? Твой член мокрый? Теперь мы закончили. Все, конец. Больше ничего не нужно? — Бросаю я с вызовом. Независимо от того, чувствует он что-то или нет, я знала, что одна мысль о том, что мы могли бы быть чем-то большим, чем хозяин и рабыня, заставит его нервничать. И я делала ставку на это.

Реакция мгновенная: он сжимает зубы, взгляду возвращается холод.

— Радуйся, что я тебя еще не убил, — прошипел он.

— Это не так мило, как тебе кажется. Проваливай из моего дома, — повторяю я.