— Наша котовская дивизия была самая славная на всю Украину, на всю Россию, да, може, и на весь свет. Геройская дивизия. Одно слово: непереможна, непобедимая. И скрозь до нашей дивизии шли добровольцы. И городские и сельские. Кто босой, обдертый, голодный, а кто на своем коне со справным седлом, с карабином или с шашкой; с той войны сберег или отнял у кого. И еще мешок харчей везет. Григорий Иваныч сам принимал каждого и спрашивал: ты, значит, кто будешь, кто батько, зачем воевать хочешь? И завсегда давал такой последний вопрос: а в Бога веруешь? И если кто скажет „верую“, то Григорий Иваныч говорил: тогда ты мне неподходящий. Хоть бы какой геройский был с виду, и с конем, и с оружием, — не брал. Иди, говорил, до кого другого. Потому что у меня так: я в людях понимаю, и когда человека узнал, то знаю шо с него ждать, шо спрашивать. Но если у него Бог есть, то я уже не могу знать, шо ему той Бог прикажет. А у меня в дивизии должен быть один бог — комдив».
Политработник Никита Федорович Юда, служивший в бригаде Котовского с 1920 года, тоже вспоминал, как Котовский принимал бойцов в бригаду: «Первый раз встретил Котовского в Одессе. Принимал нас в бригаду сам Григорий Иванович. Он рассказал нам о бригаде, о том, что она гордится своими победами. Лично три раза Котовский вызывал меня к себе и выражал благодарность. Григорий Иванович очень любил людей, часто рассказывал о себе, о своей любимой Бессарабии… По требованию Котовского мы, политработники, проделали огромную работу при создании Бессарабской сельскохозяйственной коммуны. Люди, которые вступили в коммуну, были благодарны и нам, и Котовскому».
Думаю, Никита Федорович не кривил душой. Бессарабская коммуна была образцовой, ее поддерживали сначала Котовский, а потом государство. Членам коммуны жилось гораздо лучше, чем крестьянам, которых силой загоняли в колхозы после 1929 года и которые познали все ужасы голодомора. В Бессарабской коммуне имени Котовского по-настоящему все-таки не голодали, хотя жизнь в период голода 1932–1933 годов была трудной.
Можно не сомневаться, что у Котовского в бригаде был только один бог — он сам. Он был убежденным атеистом, а добровольцев в бригаду отбирал прежде всего по принципу личной преданности.
Ольга Петровна вспоминала в письме Шмерлингу 2 мая 1936 года, что «звездины были в районе Умани в августе 1922 г.». За этой загадочной для современного читателя записью скрывается немаловажное событие. Котовский активно боролся с «религиозными пережитками» и проводил «звездины» — советский торжественный обряд, противопоставлявшийся церковному таинству крещения. Церемония «звездин», или, как иначе назывались красные крестины, «октябрин», проводилась в заводском клубе или в другом просторном помещении, украшенном большой красной звездой вместо креста, советским флагом вместо хоругви и портретами вождей вместо икон. На трибуну приглашались родители с новорожденным и почетные родители, они же «красные кумовья». Тут же сотрудница загса предлагала выбрать революционно-коммунистическое имя. Очевидно, Григорий Иванович сам давал имена новорожденным, в том числе и «революционные» — Владлен, Октябрина и др. А вместо крестика на младенца надевали маленькую пятиконечную звезду — отсюда и «звездины». Родители клялись воспитать ребенка настоящим коммунистом, а «красные кумовья» принимали обязательство следить за воспитанием, чтобы ребенок вырос истинным богоборцем. Правда, «звездины»-«октябрины» широкого распространения не получили и к середине 1920-х годов постепенно сошли на нет.
Котовского обвиняли в том, что он не слишком активно действовал против махновцев. Не исключено, что Григорий Иванович надеялся решить дело миром и уговорить Махно вновь помириться с советской властью. Кроме того, в его дивизии были точно такие же украинские крестьяне и донские казаки, какие сражались и в армии Махно, и Котовский опасался, что часть из его бойцов присоединится к махновцам. Ведь лично преданная ему кавбригада составляла лишь небольшую часть 17-й дивизии. По официальной же версии, бригада Котовского в январе 1921 года десять дней гналась за махновцами через Канев, Лубны, Ромодан, Лохвицу, Ромны, Сумы, пройдя более 500 километров. Но Махно, все всадники которого имели сменных лошадей, делал по 100 километров в день и ушел от погони.
Демонстрируя желание покончить с махновцами, Котовский 4 марта 1921 года отдал специальный приказ по 17-й кавалерийской дивизии о приведении ее в полную боевую готовность на случай нового появления Махно: «Комбригам и комполков немедленно ввести в программу ежедневных строевых занятий сомкнутый строй при атаках против конницы, проделывая это наглядно, каждым эскадроном и полком отдельно, приучая людей и лошадей идти совершенно сомкнутым строем на большом аллюре.