Котовский

Вы увидели бы пред собой не аморального, отказавшегося от всех моральных ценностей, на которых основана жизнь культурного и честного человека, преступника, а человека, не выдержавшего жестоких ударов суровой жизни и павшего под ними, но не погибшего душой, и верьте, Ваше Высокопревосходительство, что Вам не придется раскаиваться за свое высокое заступничество за меня, я сумею быть достойным его и, нося Ваш светлый, благородный и великодушный образ в своей душе, создам из своей жизни по своей честности, бескорыстности и облагораживающего человеческую душу труда высокий образец человеческого существования.

Если же Вы, Ваше Высокопревосходительство, не найдете возможным ходатайствовать перед господином главнокомандующим, Вашим высоким супругом, о даровании мне жизни, то как потомок военных, дед которого, полковник артиллерии, сражался и проливал кровь за Отечество (Котовский, кажется, сам уже поверил, что его дед был полковником артиллерии и дворянином. С точки зрения обращения к Брусилову это была удачная придумка: генерал скорее проявит снисхождение к внуку боевого полковника и дворянина, чем к сыну механика винокуренного завода. — Б. С.), умоляю как о высшей милости и чести ходатайства Вашего Высокопревосходительства пред Его Высокопревосходительством господином главнокомандующим армиями Юго-Западного фронта о замене им смертной казни через повешение смертной казнью через расстрел. Я знаю, что как отверженный я лишен права чести умереть от благородной пули, но как потомок военных, как искренний и глубокий патриот, стремившийся попасть в ряды нашей героической армии, чтобы умереть смертью храбрых, смертью чести, но не имевший возможность это сделать в силу своего нелегального положения, умоляю об этой высшей милости, и последним моим возгласом при уходе из этой жизни будет возглас: „Да здравствует армия!“ Приговор о смертной казни с делом суда отосланы для конфирмации Его Высокопревосходительству 7-го числа октября 1916 года в 5 часов пополудни.

Коленопреклоненно умоляющий Ваше Высокопревосходительство Григорий Иванов Котовский.

Одесская тюрьма. Октября 8-го дня 1916 года».

Примерно то же самое Котовский написал и самому генералу Брусилову. Уже 18 октября Брусилов своей властью заменил Котовскому смертную казнь «каторгой без срока». Но еще раньше, сразу же по получении письма жены, Брусилов связался с руководством Одесского округа и распорядился отложить приведение смертного приговора в исполнение.

Надежда Владимировна Брусилова была писательницей и наверняка оценила литературные способности Котовского. Письмо было в меру сентиментальным и при этом весьма неконкретным, но производило впечатление глубокой искренности. В письме Котовского бросается в глаза, что когда он говорит об ударах судьбы, будто бы толкнувших его на криминальную дорожку, то в чем именно заключались эти удары, не сообщает. Котовский упоминает несколько своих налетов, во время которых будто бы проявил благородство. Но опять-таки никакой конкретики — когда происходил тот или иной налет, кто именно был ограблен. А ведь Котовский никогда просто так первого встречного не грабил. Он действовал по наводке, подбирал свои жертвы и тщательно готовил нападения, так что фамилии большинства ограбленных им людей должен был помнить. Такая забывчивость деталей наводит на мысль, что все случаи, свидетельствовавшие о его благородстве, Котовский придумал. Тем более что в письме фигурировал еще и мифический предок-полковник. Зато о связях с революционерами Котовский в этом письме, естественно, и словом не обмолвился. Ничего не сказал он и о своем дезертирстве из армии во время Русско-японской войны. Это наверняка не понравилось бы боевому генералу.

Разумеется, супруги Брусиловы правдивость сообщенного Котовским проверять не стали. Хотя, наверное, догадывались, что кое-что он мог и присочинить. Но им очень хотелось верить человеку, обещавшему завязать с преступным прошлым и твердо встать на путь исправления. И Надежда Владимировна сделала всё, чтобы убедить мужа помиловать Котовского. Уже 16 октября она писала ему: «Дорогой мой, я позволяю себе телеграфировать об Котовском, так как никогда в жизни не была в таком тяжелом положении относительно жизни и смерти человека. Прочти это письмо или хоть подчеркнутые мною места. Начальник тюрьмы, председатель военного суда и очень много других лиц говорят мне, что он производит впечатление действительно кающегося человека. Так хоть замени виселицу расстрелом, если нельзя даровать жизнь, как он и просит. Но лучше всего совсем спаси человека.

…Может быть, можно отправить этого разбойника Котовского на фронт на суд Божий. Подумать только, как часто такие разбойники бывают честнее и благороднее всяких чинушек военных и штатских, обкрадывающих русское правительство и народ исподтишка…»