Котел Чингисхана

Служилые живо разболоклись и, под нескончаемые расспросы покидав одежду у входа, уселись за стол, оглаживая от удовольствия бороды, потирая руки в предвкушении ужина в тепле, среди своих. А пока Кирька и Михей метали на стол немудреную еду, обсуждали поход.

– Ох, Ефимий, чуть не забыл, подарочек для тебя, на-ка, прикинь.

Атаман передал Ефимию лисий чебак под белкой.

– Князец Яндаш жалует тебе. Носить – не переносить. Видно, шибко ты его песнями своими пронял в прошлый раз.

Все понимающе загудели – богатый подарок и полезный.

– Теперь твоей башке никакие морозы не страшны, сны сами попрут.

– Спасибо Яндашу, справный мужик. И малахай справный. – Ефимий тут же примерил обновку под одобрительные возгласы товарищей.

– Атаман, дозволь слово.

– Говори, Михей, дозволяю, коли слово. Но, знаю, ты у нас велеречив шибко. В слово-то не уложишься.

Зимовщики дружно засмеялись.

– Он в словах своих, как заяц в тайге – прыг-скок.

– Лиса, лиса, уж больно хитрован.

– Нас-то он уже уморил своими расспросами, пока вы у ясашных пропадали. Пришло время за вас взяться. Держись, атаман, – пробасил Хват.

Атаман был явно в хорошем настроении и махнул рукой, делая знак, чтобы все замолчали.

– Постойте, постойте, мужики, пусть слово скажет, – утихомирил подельников атаман. – Давай, Михей, выкладывай, что хотел.

– Ты скажи, нам, атаман, Христа ради, скажи, доколь сидеть здесь будем. В этой избе лесной. Ни взад, ни вперед не ходим. Вот уже и харчишки на исходе, одежонка пообносилась, солнце видим только сквозь кедрач.

Служилые удивленно переглянулись. Сразу ясно – не вольной крови человек. Прибился к ватаге случайно и мается теперь по своей же глупости. Разве плохо на эдаком-то приволье?! И просторно, и легко без вечного хозяйского окрика. Чуть что – наказание, а то и вовсе забьют или покалечат боярские холуи.

А что атаман бывает строг и гневен, так на то он и атаман, на то и передовщик. Поминать старое – шевелить костьми.

Ефимий опять удивился. Словно бы не услышал атаман Михеева дерзкого слова. В другой бы раз выгнал из избы на мороз остудиться, а то и вовсе подзатыльников надавал. И то – встал со всеми – терпи, не проявляй слабину. А нынче атаман лишь усмехнулся.

– Ладно, служилые, – начал атаман разговор, растягивая слова. – Сам хотел с вами посоветоваться, но успел-таки Михей поперед батьки в пекло залезть. Простим ему на этот раз. Остудись, мужик! Схлынь! Коли к делу приставлен— делай! Слаб – не держу, но под ногами не вертись, лучше уходи, не ровен час, затопчут.

Атаман замолчал. Ватажники тоже притихли. Притих и Михей, проклиная уже свою несдержанность. Знает он не на словах тяжелую руку атамана.

Тот между тем достал из-за пазухи кожаный футляр, который был всегда при нем, и вытащил из него свернутый лист бумаги.

– Вот, служилые, грамота государева из Енисейского воеводства у меня. Пришло время сказать о том.

Казаки согласно закивали головами – известное дело, ясак по указу берут. О том в бумаге должно быть записано.

– Ефимий! – громко позвал атаман. – Зачти! Грамотей прокашлялся, подошел к атаману, бережно взял царскую грамоту и в полной тишине, в которой, кажется, даже треск сухого полена в огне затих, стал читать. А был в той грамоте приказ строить Иркутский острог…

…Шел 1661 год. Зима заканчивалась. Время от времени она еще напоминала предвесенними метелями, ночной пургой, которая за ночь вновь одевала лес в белые снеги. К обеденному солнцу они падали с деревьев, ухая, и глухая чащоба смотрелась уже не так сурово. Потихоньку снег начинал оседать, становился серым, и, кажется, даже птиц стало больше. На лыжах уже не пробежишь, чуть надавишь на покров – и мокро. А на Иркуте полыньи и промоины…

…Переругались не по разу, со счета сбились от споров. Чуть было драка не случилась из-за места строительства Иркутского острога. Сколько места кругом – от восхода до заката. Опять же, до Байкала недалече, почто между Иркутом и Ангарой место высматривают? А то на середину реки выплывут, заякорятся и глядят, глядят на берег. А чего там часами глядеть? Берег да и берег себе – подлесок, холмы, к горизонту опять подлесок да холмы…

Но нет, с воды видится совсем иное – жизнь строится на земле, значит на нее смотреть важно в первую очередь— сколь перспектива широка: поди, расти острог будет, посад, слободы появятся, не слишком ли взгорок от воды крутой – причалы ставить надо, водой снабжать острожников… Опять же, дорогу где вести, чтоб купец зачастил по удобным подъездам… Много разного с воды видать. И только потом смотрели с холмов, что обступали реку, то приближаясь к ней, то удаляясь от нее.

Каждый приводил свои резоны. Послушать – все доводы по уму и все по делу. Тут берег высокий, значит, со стороны реки защита, а здесь гладь до самой реки. Тоже хорошо – под пашню само то и вода рядом. И горизонт чист – значит, врасплох заставу не возьмешь. Но у Ангары леса нет. За несколько верст таскать вековые лесины замаются служилые. Лошаденок то раз-два и обчелся.