КОТАстрофа. Мир фантастики 2012

Счастье Крысолова и Вареньки, как и все в нашем мире, было недолгим. Однажды баба Валя, спускаясь с крыльца, упала. На счастье, она носила на шее на веревочке телефон и тут же позвонила моей хозяйке. Галя побежала к ней, попыталась поднять, не смогла, тогда вызвала по телефону большую длинную машину с красным крестом. Бабульки долго не было дома, Галя по утрам ходила подкармливать Крысолова и Варю. У Вари почему-то не было котят — хотя я точно знаю, что Птичник не возил ее ни в какую клинику.

Потом на большой серо-синей машине приехали уже совсем взрослые близняшки с постаревшей матерью и какими-то людьми в синих куртках. Они носили тюки с вещами, заколачивали ставни на окнах и под конец достали два мешка — и раз, они уже тащили в этих мешках из дома Крысолова и Варю. Мои друзья мяукали в два голоса пронзительно и отчаянно, зовя на помощь. Я испугался, мне почему-то представилось, что их сейчас отвезут на речку в этих мешках и утопят.

Я выскочил из кустов смородины, где сидел, наблюдая за происходящим, и с воплем кинулся к машине.

— Тише, Рыжик, — сказала одна из близняшек. — Мы берем эту сладкую парочку к себе в Город.

— Зачем?! — закричал я. — Им здесь было так хорошо!

— Ну что ты мяучишь? — Она погладила меня по спине. — Я не взяла для тебя колбаски. Извини, приятель.

— Катя, оставь Рыжика! — крикнула ей со смехом сестра. — Его мы точно с собой не берем. Он же Бандит!

Они уехали. А через год весной, когда на березах уже распускались почки, и все вокруг было подернуто зеленой дымкой, на клумбах зацвели крокусы, а в садах жгли палую листву, Катя вернулась, привезла картонную коробку. Вынесла из сарая лопату, вырыла под кустом сирени яму и положила туда коробку. Стала закапывать и вдруг остановилась, замерла, опираясь на черенок. Слезы побежали из ее глаз ручьем, часто-часто капая в пахнущую сырой землей яму. Я никогда не видел, чтобы кто-то так плакал. Она насыпала холмик, положила поверх кусочек рыбы.

— Спи, Крысолов, — сказала Катя, — ты вернулся домой. Тебе было здесь так хорошо! Теперь ты можешь гулять по своему любимому саду, сколько душе влезет, ловить мышей и играть с Бандитом.

Потом она унесла лопату в дом и уехала.

Тогда я подошел к холмику, понюхал рыбу, но есть не стал — это подношение было для Небесного кота. Хотя, полагаю, досталась рыба наглой вороне, что проживала на высоченной березе, — эту подлую птицу ни я, ни Крысолов никак не могли поймать, как ни старались.

— Он умер от старости, — сказал мне пугливый Савелий при встрече.

— Но он был еще совсем не стар, — заметил я. — Тринадцать лет — разве это возраст? Вон, Антону уже четырнадцать, а он совсем ребенок.

— Коты живут куда меньше людей, Рыжик! — ответил Савелий. — Кажется, ты не представляешь, как коротка кошачья жизнь! А я знаю это с самого детства, потому что всех моих братьев и сестер утопили. Сколько тебе лет?

— Не знаю, — буркнул я в ответ. — Но я еще молод. Очень молод.

— Разве? — спросил недоверчиво Савелий.

Я залез в корзину с грязным бельем и попытался сосчитать, сколько же мне лет. Если Антону уже четырнадцать, то мне… я ужаснулся. Я прожил половину своей жизни. Молодость кончилась. Начиналась зрелость.

22

Они появились однажды в вечерних сумерках, просто толкнули калитку и вошли в сад. Галя с Антоном собирали яблоки. Корзины и ящики с яблоками стояли на земле, и Галя перекладывала ряды яблок заманчиво шуршащей бумагой.

— Эй, алле… Где хозяин? — спросил один из вошедших — среднего роста начинающий жиреть господин. Желтоглазостью и оскалом он напоминал ротвейлера. И черная кожаная куртка у него была как собачья шкура. Двое других были тоже крупными псами: один вполне мог сойти за овчарку, другой — холодностью, разрезом глаз, оскалом и повадками тянул на бультерьера.

— Мужа сейчас нет. — Галя выпрямилась, огладила руками шерстяную кофту, и я даже на расстоянии почувствовал ее тревогу.

— А дом чей? — спросил Ротвейлер, окидывая взглядом мой дом с мезонином и презрительно кривя губы. — Типа, на кого бумаги?

— Дом мой. — Хозяйка на всякий случай отодвинула Антошку за спину.

Тот смотрел на Ротвейлера, обмирая и чуя беду. Ротвейлер тем временем схватил из корзины яблоко покрупнее, потер о рукав и с хрустом надкусил. Скривился.

— Кислятина! — и зашвырнул в кусты.

Я прятался в малиннике и не показывался. В отличие от настоящих собак они мой запах учуять не могли.

— В общем, тетка, слушай сюда. В четверг будет здесь наш человек, бумаги привезет. Подпишешь все. Десять косых — за эту развалюху за глаза и по уши.

— О чем… вы… — дрожащим голосом спросила Галя.

— Некогда перетирать. Новую хату мы тебе присмотрели. Барахло свое сама перетащишь. Хата большая, станция рядом… Еще спасибо скажешь.

— Что… десять тысяч? Да как же! Этот дом еще мой отец строил! — возмутилась Галя. — Да я…

— Молчать, дурр-ра! — перебил ее Ротвейлер. — Че, оглохла? Грю: жилье будет. Не на панель, чай, идешь! — Ротвейлер заржал. — Все путем. Хату и бабки получишь. А будешь возникать — дом сгорит. — Ротвейлер скосил желтые глаза на Антона. — Вместе со щенком.