Кот в сапогах, модифицированный

— Я мечтал с ней обвенчаться, — раскрыл я глаза. — Дважды в Загсе регистрировался, и ничего хорошего не выходило, одна нервотрепка — с первой женой и тещей даже мозгами телячьими, правда жаренными, бросались, представляешь?

— Представляю, — заморгал Вова.

— Давайте я вас обвенчаю? Вова поможет? — заморгал Володя. — Я до школы милиции диаконом в районе был, все знаю, даже участвовал.

Я подумал, что венчание с мертвой невестой — это святотатство.

— Не, потом, когда умрешь, обвенчаю, — чистосердечно прочитал мои мысли бывший диакон.

— Может, останешься? — жалостливо посмотрел Вова. — Найдут нас когда-нибудь, а баб в Москве много, даже таких принцесс.

— Нет. Не могу. Я и представить не могу, как жить без нее. Сам посуди, как жить, если внутри все умерло? Прикинь, что у тебя внутри дупло, пустое и черное, и глаза из него смотрят?

— Я бы не стал из-за бабы грех на душу брать… — покачал головой Володя. — Даже из-за такой клевой.

— У него баба — собаки со страху лают, — сказал мне Вова, указав подбородком на товарища. — А ты, конечно, зря суетишься. Тебе просто на нее, мертвую, больно смотреть. А это легко исправить — мы сейчас завернем ее в чистую простыню, отнесем в сени, ковер сверху бросим, и ее как бы не будет. Клянусь, часу не пройдет, как тебе расхочется руки на себя накладывать из-за чего-то там под ковром…

— Выпей лучше, — налил виски Володя.

Я не ответил, пошел к Наталье, взял ее руку. Она была холодной. Подумал: «Через час окоченеет, станет как лед. Потом ее придется заворачивать в простыню и в ковер, потому что ее нежный запах, которым я наслаждался, станет невыносимым. Все в этом плотском мире кончается запахом. Долг, дружба, любовь, привязанность. Нет, надо травиться…

61. Вместе…

Взяв из бара хрустальную конфетницу, я направился в ванную. Распотрошил тампоны, сунул в вазу, залил теплой водой. Через несколько минут достал размокшую вату, отжал. Выбросил ее в корзину. Пошел к Наталье, поцеловал в холодные губы. Лег слева.

Володя с Вовой, подошли, затоптались у кровати, потерянные. Ободряюще им подмигнув, я осушил вазу. Лег, закрыл глаза, попытался представить Наталью живой. Увидел воочию. Она шла ко мне, улыбаясь, шла издалека, с той стороны. Я побежал навстречу. И она побежала.

Мы вбежали друг в друга и стали одним существом. Вокруг и в нас было одно счастье. Потом все исчезло.

62. В зеркале.

Сначала вокруг был черный неподвижный космос.

Долго был.

Тысячи лет.

Потом постепенно стало светло, и я увидел себя и Наташу.

Мы лежали с открытыми глазами, лежали рядышком на кровати. Лежали наши тела, оставленные нами.

А наши души смотрели на них сверху.

Я попытался освоиться с новым состоянием.

Получилось. Потому что осваиваться было не с чем, потому что душа моя была ничто. Ничто в ней не билось, не пульсировало, не струилось. В ней было лишь неподвижное круговое зрение. И ощущение, что Наташа, ее сущность рядом. И эта сущность была по живому теплой, любящей и любимой.

Мы были не одни.

Вокруг кровати с нашими телами стояли люди.

Фон Блад.

Надежда.

Теодора.

Стефан Степанович.

Вова с Володей.

Квасик позади них.

Ни к кому из них неприязни у меня не было. У Наташи тоже — я это чувствовал. Они стесняли свои души телами, некоторые даже корежили ими души, и людей было жалко.

Они, попарно, по трое о чем-то оживленно говорили — губы их двигались.

Потом они ушли, и появились другие.

Они раздели наши тела, подсунули под них целлофановую пленку и стали мыть.

Я, то есть моя душа, никак не могла к происходящему относиться, она могла только видеть и констатировать. Так, она могла видеть, что вода холодная, а жидкое мыло, которым нас мыли, настойчиво пахнет ландышами.

Да, душа могла видеть, что вода холодная, а мыло пахнет ландышами.

Также она могла видеть слова, они виделись как сочетания незнакомых букв, видимо, потому что для душ слова ничего не значат.

Они нас мыли, а я понимал, что душа — это, прежде всего, глубокое зрение. Зрение, которое видит лишь значащее и вечное, как, например, запах ландыша.

Они нас мыли, и я понимал, что если бы мы с Наташей не умерли, то никогда бы не соединились в облаке любви.

Не соединились бы ковалентной, самой прочной связью, в единую молекулу

Мы бы разошлись по своим броуновским тропам, и этой нашей молекулы, важной части Вселенной — мы с Наташей чувствовали эту важность своими оголенными душами — не стало бы, и Вселенная отступила бы на один шаг в своем движении к совершенству. К Богу.

А так мы соединились, и стало лучше.

Меньше стало в мире зла, потому что мы перестали одно ненавидеть, другое не любить, а третье просто не видеть.

* * *

Помыв нас, нет, наши тела, люди ушли.

Некоторое время мы лежали одни, и руки наши соприкасались — мы это чувствовали зрением.