Кот в сапогах, модифицированный

Мне показалось, что Надежда вовсе не говорит, а дует в гипнотическую дудочку, дует, желая затащить меня если не в телефонную будку, то хотя бы в экстремальную кровать на трех ножках и с торчащими пружинами. Тотчас я скривил лицо неприятием скабрезности и перебил:

— Ну и сколько он протянул?

— Кто? — хлоп-хлоп ресницами, удлиненными тушью на 23 процента.

— Алик. Второй муж. Всех красивее, всех сильнее, всех умнее и обаятельнее. Который смотрел на тебя, как на единственную женщину. И которого ты бросила. Потому что оргазм, испытанный тобой в первую вашу брачную ночь был похож на оргазм с Мишей, оргазм в машине, зависшей над пропастью, как вспышка истощившейся трехрублевой зажигалки похожа на вспышку молнии. Напомню, что Миша был майор, настоящий мужчина. Воевал в Приднестровье, в Югославии, на стороне сербов. Как и я, написал несколько книжек. И покорил несколько семитысячников на Северном полюсе и восьмитысячник на Срединно-атлантическом хребте.

— Ты мне не веришь… — покивала Надежда.

— Почему не верю? Верю, — наверное, я не лукавил. — Так сколько протянул Алик?

— Долго. Полгода. Мы делали это под пулями талибов в Афганистане… Целый роман можно написать, о том, как мы туда добирались, как все устроили с помощью американцев, и как они, эти дикие пуштуны, эти сексуально не раскрепощенные дикари, бесновались, видя в бинокли наши раскрепощенные голые задницы, как стреляли из гранатометов и станкового пулемета…

— Класс! Расскажи подробнее, мне интересно, я бывал в Афгане, — что-то во мне, располагавшееся ниже пояса, хотело вновь услышать звуки гипнотической дудочки. Однако Надежда, затянутая вязким прошлым, продолжала говорить, не услышав вопроса:

— …Потом мы делали это на Средней Амазонке, в стае пираний — помнишь шрам у меня на ягодице? Ну, той, которая чуть меньше?

Я покивал, хотя шрама в упор не помнил. Ведь до второго раза — с обстоятельной прелюдией, с тотальными ласками и повсеместными путешествиями по закоулкам тел, у нас дело не дошло. Покивал, думая: «Пираньи, конечно, это пошло, очень пошло. Для байки пошло. А сунься к ним натурально? Продерут ощущения до хребта. Видимо, правду говорит — попади я в среду „сексуальных экстремалов“, да с их диагнозом, точно бы мимо пираний не проплыл».

— Рана была глубокой — рыбы лезли в нее одна за другой, и мне было больно, пока Алик туда случайно не попал … — застенчиво улыбнулась рассказчица. — О!! Это было нечто невообразимое! Он был сзади… держал обе мои груди, мял, их мял, бил, бил всем телом. И боль исчезла, я чувствовала, как его член буйствует в моей плоти, нет, не в плоти, а в новом влагалище, влагалище стократ чувствительнее данного мне с рождения…

* * *

Не скрою, гипнотическая ее дудочка выдала ту еще сюиту. Кончить в рану на ягодице! Свежо! Видел в одном элитарном кинофильме, как герой использовал для этой цели только что отваренные макароны, а вот в рану на ягодице видеть не доводилось. Хотя, что они такое, эти макароны, эти ягодицы? Я пожил, вдоль и поперек жизни пожил, и потому знаю, что нет ничего лучше тривиального секса с привычно любимой женщиной. А все остальное — это так, для перебивки. Это чтобы в очередной раз понять, что самый лучший секс — это секс по-людски. То есть обычный секс, может быть, вооруженный передовыми знаниями физиологии человека и некоторыми передовыми техническими приспособлениями. А что? Ведь в XXI веке живем, не в каменном, в котором и без них обходились, потому что в каменном веке все было каменным, вы понимаете, о чем я говорю. Легко в нем обходились, просто по буквам. Ведь продолжительность жизни была лет двадцать пять-двадцать семь — только-только вождь умер, женщин своих тебе оставив, только-только до хижины последней супруги добрался, только-только во вкус вошел, чтобы, значит, по второму кругу, а уже саблезубый тигр или браток младшенький (которого ты по законам того времени женщин лишил), уже ест тебя или отпевает своим языческим способом.

* * *

Надежда продолжала повествовать поверх донных моих мыслей, вернее, продолжала существовать в реанимированном эпизоде своего прошлого:

— А потом, уже в больнице, после того, как я рассказала о своих ощущениях, Алик, покраснев, сознался — знаешь, редкостно честным был этот человек — что не ради испытания новых ощущений он в рану полез, а чтобы…

— Понятно, припарковал член, чтобы пираньи не угнали, — сказал я, пошло хмыкнув.

— Он мог припарковать его и в других местах. В двух на выбор. Даже в трех. Но в отличие от тебя, он был джентльменом, не хамом, и потому сунул в рану, чтобы остановить кровотечение, которое взбудораживало рыб. Когда он это сказал, я вспомнила, что действительно, после этого была короткая пауза, в продолжение которой вода унесла мою кровь, и рыбы рассеялись. Только после этого, он задвигался, причиняя мне острые и весьма острые впечатления, которые до сих пор заставляют меня видеть обыденный мир в одних лишь жиденьких серых тонах.