В воскресенье после полудня из «Ив» в амбар прибыла делегация с дарами: Уэзерби — с бутылкой без этикетки, Конни — с крендельками домашней выпечки, Барбара — с попурри из джазовых стандартов.
Обеим дамам, как посетившим амбар впервые, сиамцы устроили экскурсию по пандусам и лестницам — чтобы они могли полюбоваться сказочными видами.
— Попробуйте посидеть в их плетёном кресле-качалке, — напутствовал их Квиллер. — Бодрящее ощущение.
Очевидно, они восприняли его шуточный совет буквально, потому что вернулись все четверо в весьма игривом настроении.
Ладно, сказал себе Квиллер, во всяком случае, в эту шараду я играю последний раз в этом сезоне.
Просмотрев предложенное О'Деллом меню, они сделали заказы и, ожидая, пока те прибудут, перешли к большому квадратному столу с аперитивами, а Коко вернулся на верхний балкон, откуда совершил свой беличий полёт, приземлившись на диванную подушку между двумя гостьями. Они вскрикнули; во все стороны полетели брызги. «Возмутительный кот!» — сказал Квиллер. Они с Уэзерби с трудом сдерживались, чтобы не расхохотаться.
Завязался оживлённый разговор — о весенней поездке Конни по Шотландии и ежегодном посещении Барбарой Шекспировского фестиваля в Канаде. Уэзерби заметил, что он, кроме как в Хорсрэдише, нигде не бывал.
Привезли ужин. Было решено накрыть стол в беседке, где было свежо, но приятно.
— Жители Индейской Деревни, — хихикнула Конни, — бросились наперегонки затягивать свои беседки сетками. Когда вы наконец переедете, Квилл?
— Завтра! — обещал он.
Потом посыпались вопросы об амбаре: кто делал проект? Как дорого обходится его содержание? Ловкие ли у Квиллера руки, и в ладу ли он с инструментами?
— Вы, полагаю, знаете Бена Козли, — отвечал Квиллер. — Он что-то вроде «Службы спасения». Я написал в его честь стихотворение и поместил в моей колонке. Хотите послушать? В нём кратко описывается жизнь в яблочном амбаре.
И он прочёл:
Потом гости попросили рассказать историю амбара — если, случайно, Квиллер в курсе.
— Да… пожалуйста, если вы не очень впечатлительны. До сих пор мне не доводилось об этом говорить.
С первыми же словами его гости обратились в слух:
— История этого земельного владения восходит к тем временам, когда фермерам нарезали участки полосами — двести футов в ширину и миля в длину. Там, где сейчас пролегает подъездная дорога, располагался фермерский двор с жилым домом. Фермер ухаживал за яблоневым садом и хранил яблоки в этом амбаре. Известна фамилия фермера, но неизвестно, что случилось с его семьей, и неизвестно, почему сам он повесился на стропилах амбара.
Слушатели, словно в поисках разгадки, обвели глазами помещение.
— Семья уехала, и ферма пустовала, пока предприимчивый риелтор не догадался продать её Клингеншоеновскому фонду. Мне нужно было где-то жить, а у Фонда К. нашлись свободные деньги, чтобы вложить их в Пикакс. Мы наняли архитектора-дизайнера из Центра — именно ему мы обязаны этим красочным интерьером. Но нам неизвестно, почему он тоже повесился здесь на стропилах.
Воцарилось долгое молчание. Потом Барбара вдруг вскочила и заявила, что ей пора домой — кормить Мармелада. И Конни тоже вскочила, заявив, что ей пора домой — кормить Бонни Ласси.
— Чудесный вечер! — сказали они обе.
— Надо повторить! — предложил Уэзерби, и на этом вечер закончился, а дуэт Ледфилдов так и не прозвучал.
При переезде в «Ивы» подарок Барбары — умещавшийся в кармане диск, который она привезла из Канады, — куда-то исчез, но потом нашелся в кармане пиджака. Это было попурри из джазовых стандартов с кричащими синкопами, от которых у Квиллера закипала кровь и вспыхивали воспоминания. Сиамцы тоже с удовольствием его слушали. Уши у них стояли торчком, они наскакивали друг на друга, дрались, возились — словом, наслаждались жизнью.