— Поднимайтесь наверх. Там спальня. Папий Урс не станет вас беспокоить, я пригляжу за ним. Вам следует выспаться. В одном вы правы, нам предстоит продолжить эту беседу.
— Спасибо.
Ага Сафар встал. Поднимаясь по лестнице, он обернулся, и доктор Хайдари вопросительно поднял голову.
Доктор Хайдари поднял руку, экран рабочего Инфора вспыхнул.
— Ага Сафар…
Он не успел задать вопрос, диктор (или биоробот) удрученно ответил:
— Сожалеем…
— Не надо сожалеть, я в курсе случившегося… Меня интересует другое… — Доктор Хайдари помолчал, отыскивая точную формулировку. — Могла ли жизнь Ага Сафара, точнее, жизнь его непосредственных предков, пересекаться когда-либо с жизнью моего прадеда? Я имею в виду конец двадцатого века.
Диктор кивнул. Много времени ему не понадобилось.
— Ага Сафар, бывший сотрудник Космической энциклопедии… Да, в обозначенных вами временных рамках встречи Ага Сафара и вашего прадеда случались неоднократно.
— Что значит «случались»?
Диктор бесстрастно пояснил:
— Я не аналитик. Я даю ответ на вопросы.
— Хорошо. Уточняю вопрос. — Доктор Хайдари нахмурился. — Какое имя носил данный Ага Сафар в годы встреч с моим прадедом?
— Близкое к настоящему — Агаспаров.
— Чем конкретно он занимался?
— Разработкой планов социального развития. Дать подробную расшифровку?
— Не надо. Уточняю вопрос. — Доктор Хайдари нахмурился еще больше. — Кто именно из ближайших предков Ага Сафара? Не сам же он встречался с моим прадедом?
Диктор понимающе улыбнулся.
— Вопрос понят. Генеалогическая линия Ага Сафар — Агаспаров никогда не имела перерывов.
— Что это значит?
— Только то, что на любом временном отрезке мы имеем дело с одним и тем же человеком.
— Кому известна эта информация? — быстро спросил доктор Хайдари.
— Только МЭМ.
— Благодарю.
Инфор отключился.
Доктор Хайдари задумчиво подошел к окну.
Как все это понять? «На любом временном отрезке мы имеем дело с одним и тем же человеком…» Он что, бессмертен?
Арктические ребята давно оставили живую скульптуру в покое. Уже успокоившись, она выглядывала из сирени и, завидев в окне доктора Хайдари, призывно помахала рукой.
Доктор Хайдари не ответил. Он ни с кем сейчас не хотел говорить, тем более с живой скульптурой. Он был растерян, ошеломлен. Ведь в его спальне, этажом выше, спал человек, который, похоже, никогда не имел предков.
На южных спорадах
Волна, шурша, мягко накатывалась на берег, валяла, перекатывала по песку забытый кем-то мяч, отступала, опять шурша, оставляла нежную пленку пены. Слева и справа над бухтой возносились к высокому небу голубоватые массы известняков, дыры пещер казались черными. Ночью пещеры вспыхивали багровым тревожным светом — в пещерах жгли костры либеры.
— О чем они говорят? — спросила Зита.
— Они не говорят, они обмениваются мнениями, — улыбнулся Ждан. — Они серьезные люди.
— Хмурые? — не поняла Зита.
— Нет, серьезные.
— Тогда о чем они думают? Ведь не думать трудней, чем молчать.
— О свободе. О мире. О будущем. О МЭМ. Наверное, об Ага Сафаре.
— Почему о нем?
— Пока его не найдут, он для либеров символ свободы. Ведь он выключен из системы МЭМ. Он живет сам по себе. Он один.
— Почему ты думаешь, что он один?
— Я достаточно хорошо знаю Ага Сафара. Он ни на кого не похож…
Ждан Хайдари рассеянно улыбнулся. Все последние дни на островах он чувствовал: озарение рядом. Он предпочел бы сейчас помолчать. Он чувствовал, что стоит на пороге какого-то важного открытия.
Ждан покачал головой.
Он никому не отдаст Мнемо. Он не может отдать Мнемо сейчас. Считай он, как Гумам, что Мнемо — всего лишь инструмент некоего нового искусства, никаких проблем не было бы. Но он не Гумам. Он знает: Мнемо — другая жизнь Именно жизнь. И именно — другая. Что искусство? Тайный, легкий, влекущий знак. Знак бессмертия, знак вечности разума. Знак, который каждым толкуется по-своему. Но Мнемо…
Осторожно подняв голову, он посмотрел на Зиту.
Почему она молчит? Почему не говорит ему о той своей, другой жизни? Что пережила она в Мнемо?
Он всегда принимал любую реакцию своих добровольных помощников. Скажем, его не удивляло и не отталкивало холодное разочарование Янины Пуховой, биотехнолога с Арала. Его не удивляла и не отталкивала разговорчивость Яна Григи или Рене Давана. Его не оскорбил резкий отказ Эла Симмонса сообщить хоть какие-то детали своей другой жизни. Все это он принимал как должное, но Зита…
Он сразу решил не подключать Зиту к записывающей аппаратуре, ведь Зита так непосредственна… Они даже посмеялись. «Не вздумай придумывать, — предупредил он ее. — Я ведь верю тебе».