Кот, который сигналил

Квиллер вошёл в вестибюль. Он был безлюден, если не считать молодого дежурного за коммутатором. За спиной дежурного возвышался стеллаж с отделениями для писем и записок – на каждой ячейке стоял номер комнаты; все они пустовали. Единственным достоинством вестибюля была чистота. Коричневые стены, коричневые полы и коричневая деревянная мебель так и сверкали глянцевым лаком; это напомнило Квиллеру пресс-клуб в Центре, который занимал помещение бывшей тюрьмы. Через двойные стеклянные двери сверкал экран телевизора с яркими красками рекламируемых товаров. Перед телевизором сидели несколько стариков, уставясь в экран или подремывая, тут же несколько пенсионеров играли в карты.

– Вы – мистер Макинтош? – спросил телефонист. – Ози ждёт вас. Комната двести три. Лифт в конце зала. Лестница – за ним.

Квиллер доверял своим ногам больше, чем мрачного вида лифту с раздвижными металлическими дверьми. Он решил подняться по коричневой лакированной лестнице в коричневый же коридор; там он постучал в коричневую дверь под номером 203. Дверь открылась мгновенно, и на пороге Квиллер увидел старого машиниста, которого он запомнил с воскресенья Ревизии, – мужчину рослого, крепкого, хоть и немного сутулого. Однако он изменился с того дня. Румяное лицо, которое сияло гордостью в окошке кабины машиниста, выглядело теперь серым и утомленным.

– Добрый день, мистер Пен. Я тот, кто пишет книгу о Паровой эре в истории железных дорог. Моя фамилия Макинтош.

– Входите. Я вас ждал. Вы откуда?

– Из Чикаго.

– Присаживайтесь. Зовите меня Ози. – Его приветливость была сердечной, хотя он и казался слишком усталым, чтобы улыбаться. Он похлопал себя по хлопчатобумажной груди и сказал: – Вот, нацепил форму для фото.

– Простите, Ози, я не захватил фотоаппарат, но у меня есть несколько хороших фотографий, где вы – в кабине «девятки». Можете их оставить себе.

Старик взял снимки с благодарностью.

– Боже ж ты мой! Ну и красавец боров, кроме шуток!

Они уселись за маленький ночной столик друг против друга, и Квиллер достал диктофон.

– Не возражаете, если я буду записывать? Вы водили «девятку» в старые времена?

– Да. Я был тогда молоденьким. Эти дизели, они нормальные, но с паром их не сравнить! – Старик говорил на чистом старомускаунтском.

Квиллер окинул убогую обстановку комнаты опытным глазом – но не пялясь и не осуждая.

– Какая красивая маслёнка, – сказал он, кивком головы указывая на сверкающий медный сосуд с тонким удлиненным носиком. – Для чего она?

– Для смазки шатунов и шкивов. Она охраняла колеса на рельсах почти пятьдесят лет. Мне её отдали, когда я вышел на пенсию. Это лучше, чем золотые часы.

– Представляю! Мне говорили, что вы – мастер своего дела. Что требуется, чтобы стать хорошим машинистом?

Ози задумался, перед тем как ответить.

– Надо учиться медленно трогаться и плавно останавливаться… Учиться не терять голову, когда на рельсах – ад кромешный… Молить Бога послать тебе хорошего кочегара… И не нарушать правило Г, – заключил он со слабым смешком.

– В чём заключается работа кочегара?

– Он забрасывает в топку уголь и следит за тем, чтобы котёл всё время кипел. Нужна хорошая бригада, чтобы ходко ехать и соблюдать график. Я всю жизнь прибывал вовремя. Одиннадцатая заповедь это называлось. Теперь я здесь, и график уже ничего не значит.

– А почему прибывать вовремя было так важно?

– Компания делала на этом деньги. Крушения поездов она, правда, тоже на этом делала… рисковали, избирали кратчайший путь.

– Вы часто попадали в аварии?

– Да, и только однажды спрыгнул. Я был совсем юнец, катил бесплатно, чтобы встретиться с бригадой во Флэпджеке. Мы проходили на большой скорости поворот и пошли под откос. Машинист закричал: «Прыгай!» – и я прыгнул. Кочегар тоже прыгнул. Машинист разбился.

– Ози, вам что-нибудь известно о знаменитом крушении поезда в Вайлдкэте?

– Это случилось до меня, но на сортировочной ССЛ я слыхал уйму баек. В те времена на сортировочной было восемнадцать путей и депо на двадцать боровов. – Его голос стал тише, а глаза подернулись пеленой – он мысленно перенёсся в то далёкое прошлое.

Квиллер ещё раз повторил вопрос.

– В те дни это место не называлось Вайлдкэтом. Саутфорком звалось, – начал рассказ Ози, – Поезда, идущие с севера, в Южной Рогатке снижали скорость до двадцати перед крутым склоном, за которым находились ужасно плохой поворот и деревянный мост. Пути шли в ста футах над водой. И в один прекрасный день какой-то поезд с рёвом промчался через Южную Рогатку на всех парах, хрипло свистя. Это был дикий кот – паровоз, потерявший управление; он летел к ущелью. На дно – и треск! взрыв! Потом – свист пара. Потом – мёртвая тишина. Потом поднялись стенания и вой. Боже, сколько было погибших, хуже не бывало!

Собеседники на мгновение умолкли. Квиллер слышал, как тикают золотые часы. Наконец он спросил:

– А выяснили, что явилось причиной крушения?

– Должно быть, отказали тормоза, но железнодорожное начальство свалило вину на машиниста – сказали, что он был пьян. Если обвинить машиниста, это спасает деньги компании. Бедняга! Паровой котёл взорвался, и он сварился заживо.