Кот, который играл в слова

– Миссис Хоукинс, – сказал он, придавая голосу надменную растяжку, – это знакомый мистера Тейта с Тёплой Топи. Я вскоре женюсь, и нам с женой нужна домоправительница. Мистер Тейт весьма рекомендует вас…

– Ох, он рекомендует, в самом деле рекомендует?! – с настороженной интонацией спросил довольно мелодичный голос.

– Не могли бы вы сегодня вечером прийти побеседовать на «Виллу Веранда»?

– А кто будет? Только вы? Или будет и леди?

– Моя невеста сейчас, к сожалению, в Токио, и мне придётся взять на себя все приготовления.

– О'кей, босс. Я приду. В котором часу?

Квиллер назначил встречу на восемь вечера. Порадовался, что на самом деле ему не нужна домоправительница. Задался вопросом, не была ли миссис Хоукинс примером неразумной Тейтовой бережливости.

К тому времени, когда миссис Хоукинс явилась на собеседование, начался дождь, и она вошла с мокрым зонтиком, в мокром дождевике поверх безвкусного розово-зелёного платья. Квиллер заметил, что ворот платья был из тех, которые сползают с плеча при самом незначительном движении, – в нём имелся разрез в сторону шва. Глаза у женщины оказались нагловатые, а при ходьбе она кокетливо передергивала плечами. Она напоминала нахальных, игривых самок в пору, когда они молоды и привлекательны, – но у миссис Хоукинс не было ни того ни другого.

Он с подчёркнутой чопорностью предложил ей стакан шерри – «в самый раз по погоде», – налил тёмно-янтарного зелья из обширных запасов бара Гарри Нойтона. Наполнил необыкновенно большой стакан, и ко времени, когда деловые темы – опыт, рекомендации, жалованье – были исчерпаны, миссис Хоукинс расслабилась на подушках замшевого дивана и приготовилась к неофициальной части вечера.

– Вы – один из тех газетчиков, которые приходили в дом делать снимки, – объявила она на этой точке, прыгая по нему глазами. – Я помню ваши усы. – Она обвела рукой обстановку комнаты: – Вот уж не знала, что репортёры делают такие деньги.

– Разрешите вам подлить, – сказал Квиллер.

– А вы что ж не пьете?

– Язва, – ответил он с видом жалости к себе.

– Боже ж ты мой, я всё об этом знаю! – воскликнула миссис Хоукинс. – Я же стряпала этим двум язвенникам с Тёплой Топи. Иной раз, когда поблизости не случалось мистера Тейта, она приказывала мне приготовить ей большую тарелку жареного кольцами французского лука, а ведь нет ничего вреднее для язвы, чем жареный французский лук, но я не спорила. Никто с ней спорить не смел. Каждый на цыпочках кругом ходил, и, когда она в колокольчик забрякает, всякий бросал всё и кидался посмотреть, чего ей надо. Но я была не против, потому как если уж заколачивать Пети-мети – так лучше стряпать на парочку больных, чем на целый дом голодных недоростков. И мне там подсобляли. Паули очень выручал. Он ласковый был мальчик, и это ужас как скверно, что он обернулся воришкой, но ведь так всегда получается с иностранцами. Не пойму я иностранцев. Она тоже была иностранка, хотя уже ох как давно сюда приехала, и только под конец принялась орать на нас всех на своем чужеземном языке. И на мужа – тоже вопила. Боже ж ты мой, ну и терпение было у этого человека – ни дать ни взять как у святого! Конечно, у него была эта мастерская, чтобы быть хоть чуточку счастливее. Он был псих насчёт этих камушков! Однажды целиком купил гору – где-то в Южной Америке. Ей-то уж полагалось быть битком набитой нефритом, да мне кажется, и она мало чего дала. Однажды он предлагал мне большую нефритовую брошку – но я не брала. Я из этого ничего не поимела! – Миссис Хоукинс внушительно повращала глазами. – Он до того разволновался, когда вы пришли снимать его финтифлюшки, что я прямо удивилась, – из-за его отношения к «Дневному прибою». – Она умолкла, осушая стакан. – Вкусно-то как! Ещё, что ли, глоточек? И покандёхаю домой.

– А как же мистер Тейт относился к «Прибою»? – словно бы вскользь спросил Квиллер, подливая миссис Хоукинс в стакан.

– Ох, он его мертвецки не терпел. Не желал и в доме иметь. И это был сущий стыд, ведь кто ж не знает, что в «Прибое» лучшие комиксы, но… такой уж он уродился. Мне сдается, у всех у нас есть свои стран… странности… У-у-уй! Кажется, это питье меня достаёт…

В конце концов она перешла к трактату о своем бывшем муже и недавней операции своих варикозных вен. На этом пункте Квиллер сказал, что даст ей знать о месте домоправительницы, довел её до такси и вручил пятидолларовую банкноту, чтобы покрыть издержки.

Он вернулся в квартиру, как раз когда Коко выбрался из своего секретного убежища. Кот ступал осторожно и осматривался с опасливостью в глазах и настороженностью в ушах.

– Я чувствую то же самое, – сказал Квиллер. – Давай-ка сыграем и поглядим, не набредёшь ли ты на что-нибудь полезное.

Они принялись за словарь, и Коко играл блестяще. Кон за коном он ставил Квиллера в тупик ехидной и ехором, цитоспорозом и цитрином, оолонгом и опалинами .