Кот, который гулял по чуланам

Зрители, с трудом ощутившие себя вновь в реальном мире, зашумели, вспоминая только что услышанное.

— Помню, мой старый дядюшка частенько вспоминал о большом лесном пожаре, но я тогда был очень молод и мало интересовался прошлым.

— Откуда Квилл узнал, как все это происходило? Он, должно быть, прочитал и изучил массу документов.

— А моя мать рассказывала, что у её прапрабабушки по отцовской линии почти всю семью унёс этот пожар. Почти как в историческом романе.

Более ста самых почтенных граждан Мускаунти присутствовали на этом представлении, состоявшемся в бальном зале особняка, который Джим Квиллер снимал на зиму. Многим из них было известно практически все об этом уже немолодом журналисте с пышными вислыми усами и печальным лицом. Обладатель многочисленных литературных призов, полученных за произведения детективного жанра, наследник богатейшего состояния, он писал восхитительные заметки для местной ежедневной газеты «Всякая всячина», подписывая их одной буквой К. Он любил поесть, но никогда не прикладывался к рюмке. Он был разведен, однако женщины считали его на редкость привлекательным. Располагающие манеры и шутливое отношение к жизни делали его приятным для любого общества, он же предпочитал общество директора пикаксской библиотеки Полли Дункан. И наконец, живя один, он держал в компаньонах двух кошек.

О его замечательных кошках ходили легенды. Вот и теперь, ожидая начала второго действия, зрители увидели изящного сиамского кота, невозмутимо шествующего по центральному проходу. Кот прыгнул на сцену и с гордо поднятым хвостом подошел к двери, через которую только что из студии в панике выскочил диктор.

В зрительном зале послышались смешки и кто-то сказал:

— Это же Коко. Без него ничего не обходится.

Дверь оказалась заперта, и коту пришлось скрести её когтями до тех пор, пока она не приоткрылась настолько, чтобы он смог протиснуться внутрь. Правда, секунды через две он выскочил обратно на сцену, словно что-то вытолкнуло его назад к рампе. Смех снова пронесся по рядам. Коко без всякого смущения принялся лизать свою левую лопатку, затем почесал правое ухо и, спрыгнув в зал, важно удалился все по тому же центральному проходу.

Освещение стало ярче, и на сцене вновь появился диктор в свежей рубашке и с пачкой листов в руке.

— Вторник, восемнадцатое октября. После бессонной ночи Пикакс встречает новый день. Клубится дым, запах гари ощущается повсюду, и всё, на что падает взор, приводит в отчаяние. Только здание городского суда, где мы находимся, да ещё несколько стоящих особняком жилых построек чудом уцелели. Жара действует угнетающе — в студии сейчас сто десять градусов[1], а до оконных стекол невозможно дотронуться, настолько они горячие.

Повсеместно организовываются команды для захоронения трупов, которые невозможно опознать. Поскольку очень многие семьи жили в своих личных владениях, мы, наверное, никогда не подсчитаем точного числа погибших. Более четырехсот беженцев набилось в здание суда; перепуганные и изможденные, они лежат вповалку в коридорах, на лестницах, в зале судебных заседаний и в комнате для судей. Некоторые лишились ног, некоторые лишились глаз, некоторые лишились рассудка и беспрерывно что-то бормочут. Стенания обожженных людей сливаются с плачем младенцев. Облегчить людские страдания не представляется никакой возможности — нет лекарств. Кто-то привел в здание суда корову — для того чтобы дать молока малышам, а для остальных пищи нет…

До премьеры спектакля «Грандиозный пожар, случившийся в 1869 году» об этом страшном бедствии, ставшем уже историческим событием, практически никто не вспоминал, так как последующие поколения больше интересовались землеустройством, туризмом, новыми системами канализации и качеством телеприёма. Да и сам Квиллер, драматург и продюсер, впервые узнал о пожаре, когда снял на зиму особняк Гейджев и стал рыться в многочисленных подсобных помещениях.

Меблировка особняка оказалась скудной, зато чуланы и кладовые хранили несметные сокровища, никому теперь не принадлежавшие, но могущие удовлетворить любопытство не только опытного журналиста, но и такого выдающегося кота, как Коко: он теперь частенько, подняв хвост трубой, наведывался в какой-нибудь чуланчик и появлялся оттуда, зажав в зубах то пробку от шампанского, то блок бумажных спичек.

Вскоре после того как Квиллер обосновался в доме, он спросил его хозяина об этих чуланах.

Джуниор Гудвинтер, начинавший свою карьеру в качестве редактора «Всякой всячины», лишь недавно вступил во владение этим обветшалым зданием, подаренным ему бабушкой, находящейся в весьма преклонных летах, и был несказанно рад дополнительному доходу, который поступал к нему в виде арендной платы от хорошего приятеля, являвшегося к тому же ещё и коллегой по газете. Мужчины с чашками кофе в руках сидели, положив ноги на стол, в офисе Джуниора. До первого представления «Грандиозного пожара» оставалось три недели.