Кот из Датского королевства

Ну, подумайте сами: человеку совершенно всё равно, есть у него паспорт или нет; он всерьёз утверждает, что ему уже ничего не нужно, — но, при этом, он возвращается в магазин, только ради встречи с моим бурым котом. Разве это хоть немного не загадочно? Кстати, они как будто сроднились — Пётр Иванович и Андерсен. Мне никогда раньше не приходилось наблюдать у моего кота такой привязанности к посторонним. Можно подумать, что они знакомы с детства.

Я спокойно оставила Петра Ивановича на попечение Андерсена и отправилась готовить чай.

Вернувшись обратно с двумя наполненными чашками, я обнаружила, что Пётр Иванович задремал. Он сидел на стуле, сгорбившись, уронив голову на сложенные на столе руки. Андерсен, забравшись на стол, грустно смотрел на него.

— Пётр Иваныч!.. Пётр Иваныч!.. — позвала я. — Чай готов!

Кот спрыгнул на пол. Наш посетитель поднял голову, выпрямился на стуле и рассеяно уставился на чашку.

— Вы, наверно, очень любите животных? — сказала я, пытаясь хоть как-то заполнить паузу.

Он, казалось, не расслышал вопроса.

— Спасибо, — наконец произнёс он. — Вы и ваш кот порядочно меня здесь задержали. — Я… собственно… попрощаться зашёл, — неожиданно сказал он.

— Вы собираетесь куда-то уехать? — настороженно спросила я.

— Да уж, уехать… — как-то странно произнёс Синицын. — Да, сегодня последний день, — добавил он, тяжело, будто с усилием двигая губами. Я почувствовала, что пауза может затянуться.

— Куда-то далеко? — спросила я. Он не ответил. — Навсегда? — спросила я напролом.

— Навсегда. Вы догадались? — безразлично спросил он.

— Догадалась. Значит, это ваш последний день?.. — переспросила я, заранее зная ответ. Он промолчал. — Это очень хорошо, что вы зашли проститься, Пётр Иванович. Это очень… — я мучительно подыскивала слова… — Очень по-человечески.

— Я почему-то доверяю вам, — сказал Синицын и, судя по всему, решился мне что-то рассказать.

— Вы действительно никому не расскажете? — спросил он для начала, на всякий случай, — впрочем, довольно безразлично.

— Никому. Обещаю.

И я приготовилась слушать.

— У меня недавно умерла жена. Мы прожили вместе больше тридцати лет. Наверно, мы срослись за это время — как, знаете, два дерева срастаются… — Он помолчал. — Понимаю, это звучит малодушно, но мне… незачем оставаться. Я не могу, да и не хочу, если бы даже и смог. Я всё уже решил.

— Я понимаю вас, — сказала я, очевидно, единственное, что могла придумать. — Наверно, вы всё хорошо обдумали, — как можно твёрже продолжала я, очень боясь сбиться.

— Обдумал, только слишком долго тянул. — Он помолчал. — Можете себе представить, ведь это должно было случиться вчера.

Мне вряд ли удалось скрыть охвативший меня ужас. Я вдруг ясно чувствовала, что он был заморочен, загипнотизирован, зомбирован своей идеей. Он был одержим ею, и что бы я сейчас ни сказала, какое бы выражение ни придала своему лицу — он не в состоянии заметить моё притворство. Мне долго не удавалось выдавить из себя ни одного слова.

— Я, как ни странно, задержался только из-за вашего кота, — сказал он по-прежнему холодно, но с некоторой ноткой удивления, так, словно его удивляли собственные слова.

— Андерсена! — с непонятной мне самой настойчивостью поправила я его.

— Андерсена… — машинально повторил Пётр Иванович и задумался.

— Он, кажется, ко мне привязался?.. — вдруг спросил он, и в голосе его чуть слышно зазвенела надежда. Это было похоже на короткую, но благоприятную перемену ветра.

— Да, он очень вас ждал, — сказала я торопливо. — Боюсь, ему не хватает мужского начала. Я это остро чувствую!

«Что за чушь я несу!..»

— Он необычный у вас, — сказал Пётр Иванович, снова проваливаясь душой в неведомые бездны, и голос его опять звучал глухо и отстраненно.

— Мне пора, — с усилием произнёс он, не двигаясь с места.

— А родственники? — очень быстро выпалила я. — Ваши родственники, как они это переживут?

— Спокойно, — сказал он уверенно и безразлично. — У меня только старшая сестра. Она живёт далеко, в Краснодаре. Я ей не нужен.

— А… вы один сейчас живёте? В отдельной квартире? — спросила я быстро.

— Нет, с соседкой, — нехотя ответил он. — Но мы почти не общаемся.

— Она, наверно, не очень приятный человек? — настойчиво продолжала я допрос.

— Баба Люба? — рассеянно переспросил он. — Почему? Обычная.

Он явно не понимал цели вопросов. Было бы неплохо, если бы я сама её понимала.

— Значит, она — моя тёзка!.. — сказала я.

— Почему? — тупо спросил он.

— Потому, что меня тоже зовут Люба! — ответила я.

— А… — равнодушно отозвался Синицин. — А кота — Андерсен, — проговорил он с подобием теплоты в голосе.

— Андерсен, — как можно твёрже, повторила я, подсознательно понимая, что почему-то это сейчас важно, — мой кот и его имя. Правда, я ни за что не смогла бы объяснить почему.

— Мне пора идти, — глухо, но решительно сказал он. И поднялся со стула.

Мне очень хотелось удержать его. Но я не знала как. Я чувствовала болезненную беспомощность. От бессилия, мне хотелось заплакать.

Полуобернувшись, Синицын остановился в шаге от двери, — он морщил лоб, словно пытаясь что-то вспомнить.