О крепости-герое Бресте известно всем. Многие, возможно, бывали там, на месте ожесточенных боев, где окруженный гарнизон летом сорок первого года, когда фронт откатился далеко на восток, держал героическую оборону и не сдавался. Но есть в Белоруссии еще один музей, «Берестье». Это древняя славянская крепость, белорусская Троя. Ее открыл белорусский археолог, профессор Петр Федорович Лысенко, а спас — Алексей Николаевич Косыгин. Над уникальными раскопками надо было срочно поднять крышу, для этого требовалось найти полтора миллиона рублей. Но никто в Белоруссии этих денег для музея не давал.
Ранней зимой 1975 года Лысенко оказался в Пицунде. В это время, писала позже «Литературная газета», там отдыхал «знаменитый и, может быть, самый человечный из кремлевских владык — Алексей Николаевич Косыгин. Его фигуру можно было увидеть у моря, на берегу которого звенели длинными иглами пинии и шелестели покрытые снегом кипарисы.
Лысенко понял,
Вообще-то насчет храбрости коллега немного преувеличил. Гражданам, отдыхавшим в Пицунде, Кисловодске или на Волге, вовсе не надо было прорываться к своему премьеру. Он не отгораживался от людей и потому предпочитал не виллы за высокими заборами, недоступные для простых смертных, а общие корпуса. Часто отпускники, узнав Косыгина, подходили поздороваться, просили разрешения вместе сфотографироваться, иногда обращались с какими-то просьбами. Охрана Косыгина, его референты давно привыкли к этой манере и не оттесняли людей.
За день до отъезда из Пицунды археолог Лысенко получил ответ: решение вопроса поручено председателю Совмина Белоруссии Т. Я. Киселеву и министру культуры СССР П. Н. Демичеву. Так было спасено Берестье, открыт уникальный музей, в котором с тех пор побывало свыше двух с половиной миллионов посетителей.
15 августа 1979 года Алексей Николаевич вышел после отпуска на работу. В этот же день он провел заседание Президиума Совета Министров, вечером готовился к Политбюро. Что в отпуске, что после — для него все дни были
Десятого сентября Косыгин прилетел с официальным визитом в столицу Эфиопии Аддис-Абебу. Переговоры с председателем Временного военного административного совета и Совета Министров Социалистической Эфиопии Менгисту Хайле Мариамом, положенные по такому случаю высокие слова об успешном развитии сотрудничества во всех областях. Это — официально. А неофициально, на встрече в советском посольстве, Косыгин говорит откровенно:
«Мы с Эфиопией работаем в одном направлении — мы продаем или строим, а отсюда к нам пока не поступает ничего. Нам надо найти все-таки какие-то возможности. Эфиопия очень большая страна и, очевидно, здесь есть много полезных ископаемых, которыми они могли бы торговать, товарооборот организовать. Но эти вопросы следует хорошо продумать, и вам тоже». (Цитируется по «Дневнику работы Алексея Николаевича Косыгина (1979 год)».)
Семнадцатого сентября Косыгин вернулся в Москву, а на следующий день его принял Брежнев. «В 11 час. 45 мин. Алексей Николаевич был у Л. И. Брежнева, — говорится в том же «Дневнике», — информировал, в частности, Л. И. Брежнева о результатах поездки в Эфиопию и Южный Йемен».
Эта была едва ли не единственная за год встреча с глазу на глаз генсека и премьера. Разумеется, они встречались на Политбюро, совещаниях, но прием у Брежнева в «Дневнике» зафиксирован только один. Два-три раза говорили по телефону. Чаще других из ЦК Косыгину звонил Суслов. По количеству звонков Председателю Совмина второй человек на Старой площади — абсолютный рекордсмен.
17 октября Косыгин провожал в аэропорт президента Сирийской Арабской Республики Хафеза Асада — между ними после памятного дипломатического курьеза сложились очень добрые отношения. Дальше цитирую уже известный нам «Дневник».
«Из аэропорта Алексей Николаевич, почувствовав недомогание, поехал на дачу. Из машины он позвонил Б. Т. Бацанову и сказал, что сегодня на работе не будет, так как чувствует себя неважно.